Том 12. Стихотворения - [18]

Грызущие народ,

Двуличные душой, жестокие сердцами,

Твердят мне: «Ты — поэт. Пари под небесами!»

Но в небе гром живет!

Джерси, январь 1853

X ИМПЕРАТОР ЗАБАВЛЯЕТСЯ

Могила ссылки для мятежных,

Для тех, кто ускользнул от пуль…

Принц! Пей на пиршествах безбрежных,

Лови в театрах женщин нежных

И по лесам лови косуль.

Вот Рим жжет ладан благовонный,

Вот царь тебя зовет: «Мой брат». —

Сегодня с Нотр-Дам звон льется похоронный,

Но загремит — набат!

Героям доблестных сражений

Изгнанье иль Алжир грозит…

Принц, лебедей полно в Компьене,

Полны аллеи свежей тени,

Полны плафоны Афродит;

Вакханка томно, в неге сонной,

Вплетает в косы виноград. —

Сегодня с Нотр-Дам звон льется похоронный,

Но загремит — набат!

Форт чинят каторжники старый,

И цепи лижет им волна…

Ату, ату! Гремят фанфары,

Леса рожок пугает ярый,

Березы серебрит луна,

Псы — в воду, и олень смятенный

Плывет в бассейне наугад. —

Сегодня с Нотр-Дам звон льется похоронный,

Но загремит — набат!

Отец — на каторге в Кайенне,

Сын — погибает, наг и сир…

Волк выпить подает гиене,

Фрак — митре; в громе поздравлений

С бокалом чокнулся потир;

Вблизи, в пещере потаенной

Сатиров пьяных тлеет взгляд. —

Сегодня с Нотр-Дам звон льется похоронный,

Но загремит — набат!

Убитых тени по бульварам

Окровавлённые снуют…

Паштетами, шартрезом старым

Уставлен стол; дичь дышит паром;

Красотки за героя пьют, —

В улыбках — блеск души бездонной,

И груди привлекают взгляд. —

Сегодня с Нотр-Дам звон льется похоронный,

Но загремит — набат!

Изгнанник, гибни в лихорадке;

Смерть, отдых дай и уврачуй…

Фарфор старинный в беспорядке;

Звон рюмок; и на губках сладкий

Порхает птичкой поцелуй;

Взгляни — с улыбкой благосклонной —

Тебе все дамы их дарят. —

Сегодня с Нотр-Дам звон льется похоронный,

Но загремит — набат!

Гвиана убивает все же,

Как прежде: воздух раскален…

Ложись на царственное ложе,

Где спал Луи, где спали тоже

Наполеон и Карл Бурбон.

Веселый, сладко истомленный,

Усни, пока хвалы гремят. —

Сегодня с Нотр-Дам звон льется похоронный,

Но загремит — набат!

О, скорбь! Бандит, скользнув из мрака,

Зарю кинжалом в сердце бьет.

Сегодня гнусный праздник брака;

В ландо — невеста; лоском фрака

Сияет цезарь! Грянь, народ,

Эпиталамой исступленной!

Жених у Франции — пират! —

Сегодня с Нотр-Дам звон льется похоронный,

Но загремит — набат!

Джерси, декабрь 1853

XI «— Леса, холмы, трава на взгорье…»

— Леса, холмы, трава на взгорье,

Полей благоуханный цвет…

Что за молчанье, что за горе?

— Того, кто был здесь, больше нет.

— Чей сад заглох в начале мая,

Чье глухо заперто окно,

Где твой хозяин, дом? — Не знаю.

Он далеко давным-давно.

— Что дремлешь, пес? — Развлечься нечем,

Все опустело на крыльце.

— Что плачешь, мать? — О непришедшем.

— Что плачешь, мальчик? — Об отце.

— Что, волны, в смене ежечасной

Вы в берег бьете без конца?

Откуда? — С каторги несчастной.

— Что принесли вы? — Мертвеца.

Джерси, июль 1853

XII «Робер! Один совет…»

Робер! Один совет: гляди не столь наивно.

Мы люди умные. Ты все устроил дивно,

Блистательно (хоть был и щекотливый миг),

И с Калифорнией поспорит твой рудник, —

Пусть… Но когда префект, или епископ с чашей,

Иль мэр — поклонники сынка твоей мамаши,

Сюэн или Парьё, чей куплен пыл и труд,

Тебя, дыша в лицо, спасителем зовут,

И манят будущим, и, вкупе с Фульдом, с Манем,

Равняют с Цезарем тебя и с Шарлеманем,

А ты их слушаешь, как дурачок, — пойми,

Что этим ты смешон, и только, пред людьми.

Ты с сельским схож судьей, как простофиля глядя.

Такой наивностью и твой обижен дядя,

Наполеон, и я, твой крестный. Ты неправ:

Тебе ль Жокриссом быть, сперва Мандреном став?

Когда похищен трон, народ же забран в лапы,

Тогда хихикают, из-под широкой шляпы

Мигая хитрецам, — и это не в укор.

Но самого себя дурачить?.. Фу! Позор!

Пьян, сыт, богат, — живи! Ведь Франция послушна.

Будь мудрецом, кому сундук великодушно

Дал Зевс. Спеши царить и грабить. «Но к чему?

Благословенье шлет мне папа. Самому

Султану и царю — кузен я. Это ж факты!

Нетрудно быть главой империи». Дурак ты!

Надолго это все, по-твоему? Гранит?

Или ты в оперный поверил реквизит?

Париж повержен! Кем? Тобой? В какой из библий

Гиганты мощные от рук пигмея гибли?

Ты веришь, что твоя бесстыжая судьба

Ту революцию, чьи в лаврах спят гроба,

Раздавит меж зубов, смеясь такой потехе,

Как девка с улицы, грызущая орехи?

Нет, прочь из головы все эти грезы: стыд!

Верь Розе Тамизье, чей крест кровоточит,

Барошу, чья душа цветком расцвесть готова,

Верь в честность Дейца, верь в своей присяги слово, —

Прекрасно! Лишь не верь своим успехам: ложь.

Твоя присяга, Дейц, и Роза, и Барош —

Согласен — золото. Но скипетр твой — соломка,

Бог, погрузив тебя в багаж, пометил: «ломко».

Джерси, май 1853

XIII «Дни вроде наших…»

Дни вроде наших — сток истории, клоака.

И там как раз накрыт, сверкающий из мрака,

Стол для таких, как вы, ликующих обжор.

Пока в других местах — нагие, на позор —

Агонизируют, в спокойствии небесном,

Сократ на площади, Христос на древе крестном,

Гус на своем костре, Колумб в своих цепях,

А человечество не смеет, всё в слезах,

Приблизиться к своим терзаемым пророкам, —

Мы видим: властвует, века смеясь над роком,

Средь вин и кушаний, под струнный перелив,

На ложах пурпурных о склепах позабыв,

В работе челюстей свирепых и тяжелых,