Том 12. Стихотворения - [17]

Племянник с дядею в дифтонг единый слит,

И в наглом вензеле Берже по чьей-то воле

Бульвар Монмартрский вплел меж Лоди и Арколе.

Спартак — на каторге и при смерти лежит;

В изгнанье Фемистокл, затравлен Аристид;

Львам брошен Даниил, пророк добра и духа;

И, значит, миг настал — вскрыть миллионам брюхо!

Джерси, ноябрь 1852

IX ВЕСЕЛАЯ ЖИЗНЬ

1

Ну что ж, грабители, мздоимцы, интриганы,

Пора вам у стола полней налить стаканы.

Скорее все в кружок!

Спешите есть и пить. Уходят дни за днями.

Народ, что угнетен и одурачен вами,

Теперь у ваших ног!

Страну — всю с молотка! Вы с грабежом знакомы.

Уничтожайте же леса и водоемы, —

Пришел наживы час!

Последний жалкий грош, ликуя дни и ночи,

Тяните у крестьян, тяните у рабочих, —

Доступно все для вас.

Кутеж! Кутеж вовсю! Веселье в вашем доме.

Пусть в жалкой хижине томится на соломе

Семейство бедняка.

Отец ушел просить хоть грош во имя неба,

И тщетно ищет мать кусок сухого хлеба,

Ребенок — молока…

2

Богатство, золото даны вам без усилий…

Однажды я блуждал по подземельям Лилля,

Я видел мрачный ад.

Не люди — призраки по норам, в землю врытым,

Худые, бледные, согбенные рахитом,

Там дни свои влачат.

Отравлен воздух там, во тьме бескровны лица,

Слепцы чахоточным дают воды напиться

Из луж у них в ногах.

Ребенок в двадцать лет, старик глубокий в сорок…

Все время чувствует живущий в этих норах

Смерть у себя в костях.

Здесь нет огня, и тьма крыло свое простерла;

Дождь затопил окно; впилась рабочим в горло

Безжалостно нужда;

Здесь люди под землей, в проходах бесконечных,

Как будто грешники, блуждают в муках вечных

Под бременем труда.

«Нужда проклятая!» — муж шепчется с женою,

Старик отец поник тяжелой головою, —

Лишь ночью дочь пришла

И принесла с собой хлеб, купленный позором.

Отец ее спросить не смеет даже взором:

«Где ты его взяла?»

Здесь спит Отчаянье в своих лохмотьях мрачных,

А жизни май, всегда и нежный и прозрачный,

Здесь выглядит зимой.

Здесь девушки лицо облито мертвым светом,

И кажется весь мир в отчаянье одетым,

Придавленным землей.

В землянках чахнущим, где городские стоки,

Не виден небосвод лазурный и глубокий,

Не виден солнца свет.

Я встретил бледную, иссохшую старуху.

Она сказала мне озлобленно и глухо:

«Мне восемнадцать лет».

Здесь, ложа лишена, холодными ночами

Мать прячет малышей в отрытой ею яме,

Тоской удручена.

Здесь дети малые с улыбкой чистой, милой,

Едва увидев свет, уж встречены могилой,

Им колыбель она.

О недра Лилля, смерть здесь людям шлет угрозы!

Здесь старца дряхлого увидел я сквозь слезы,

Мутившие мне взгляд,

Безумье девушки, ребенка призрак белый

В объятьях матери, от горя поседелой.

О, Данта страшный ад!

От этих горестей — вся роскошь, деньги ваши,

О принцы! Нищета вам наполняет чаши,

Властители пиров!

Сочится ваш доход — живая кровь народа —

Со стен подземных нор, из каждой щели свода,

Из сердца бедняков.

Под страшным колесом — владычеством тирана,

Под прессом податей, давящим неустанно,

Здесь золото течет

И к вам скопляется, о властелины века,

Из-под давильни той, что мучит человека

Все сутки напролет.

Из этой темноты, из этой агонии,

Где жизнь свою влачат унылые больные,

Где без надежд сердца;

Из этих черных нор, тоскою угнетенных;

Из мира, где отцы, и матери, и жены

Томятся без конца;

Из мрака, где беда сдружилась с нищетою,

Течет к вам золото сверкающей рекою —

Мильоны вновь и вновь.

Оно для вас — дворцы, пиры, апофеозы,

О вы, чудовища, кого венчают розы,

Кто пьет чужую кровь!

3

Блаженство райское! Хозяевам — бокалы!

Оркестр уже гремит; в цветах и шелке залы,

Стол яствами покрыт.

А под ногами тьма, и нищета, и холод;

На проституцию толкает женщин голод,

И горько плачет Стыд.

Вы все, кому даны сокровища Фортуны,

Льстецы, наемники, продажные трибуны,

Епископы-лжецы,

Ад страшной нищеты, под вашим Лувром скрытый,

Болезни, голод, смерть — вот чем всегда вы сыты,

Блаженств земных жрецы!

В Сен-Клу, где свеж жасмин, где много маргариток,

Мне слышен разговор беспечных фавориток,

Веселый смех гостей;

И там, на пиршествах, где залит зал огнями,

Мне кажется, что рвут красавицы зубами

Живую плоть детей!

Что ж, смейтесь! Вы тоской предсмертной не объяты,

О император, двор, принцессы и прелаты, —

Что ж не смеяться вам?

Пускай народ в слезах, в тисках нужды голодной, —

Он должен славить вас средь ваших празднеств модных

И пиршеств по ночам!

Раскройте сундуки — ведь вам карманов мало,

Тролон, Сибур, Барош! Вам петь под звон бокала —

Иного счастья нет!

Забудьте про народ, голодный и несчастный,

Над тем, кто там, внизу, справляйте свой ужасный

Сияющий банкет!

4

Народ! Они тебя давили без пощады,

Хоть и поставил ты пред ними баррикады,

Вступил в кровавый бой.

Беспечных их ландо уже сверкают спицы,

И ты под тяжестью летящей колесницы

Вновь станешь мостовой.

Тирану — золото, тебе ж — ни крошки пищи;

Ты словно жалкий пес, над кем лишь плетка свищет,

Кого влекут во двор.

Ему — шуршащий шелк, тебе — лишь рубищ клочья,

Ему — и женщин блеск и дев невинных очи,

Тебе — один позор!

5

Нет! Муза — это суд Истории. И кто-то

Возвысит голос свой и тьмы порвет тенета,

О палачи-шуты!

И кто-то отомстит за Францию в неволе.

О, мать! Ведь есть слова, разящие до боли,

Гром с горней высоты!

Отбросы дикарей, что выросли в пещере,

Злодеи, изверги, безжалостные звери,