Том 1. Стихотворения и поэмы, 1899–1926 - [36]

Чтоб я о курах помолился.

Я думаю – заступница есть наша

И детки есть у ней.

Молебен пел, кадил,

Куров кропил, корыто делал,

Водой святил, да всё ей отослал.

Курки исцелели –

И наша курочка от племени того.

Да полно говорить-то:

У Христа так повелось издавна –

Богу всё надобно: и птичка и скотинка

Ему во славу, человека ради.

8

Во славу Бога, человека ради

Творится всё.

С Мунгальским царством воевати

Пашков сына Еремея посылал

И заставлял волхва язычника шаманить и гадать,

А тот мужик близ моего зимовья

Привел барана вечером

И волхвовать учал:

Вертел им много

И голову прочь отвертел.

Зачал скакать, плясать и бесов призывать

И, много покричав, о землю ударился,

И пена изо рта пошла.

Бесы давят его, а он их спрашивает:

«Удастся ли поход?»

Они ж ему:

    «С победою великой

И богатством назад придут».

А воеводы рады: богатыми вернемся.

Я ж в хлевине своей взываю с воплем:

«Послушай мене, Боже!

Устрой им гроб! Погибель наведи!

Да ни один домой не воротится!

Да не будет по слову дьявольскому!»

Громко кричу, чтоб слышали…

И жаль мне их: душа то чует,

Что им побитым быти,

А сам на них погибели молю.

Прощаются со мной, а я им:

          - Погибнете!

Как выехали ночью –

Лошади заржали, овцы и козы заблеяли,

Коровы заревели, собаки взвыли,

Сами иноземцы завыли, что собаки:

Ужас

На всех напал.

А Еремей слезами просит, чтобы

Помолился я за него.

Был друг мой тайной –

Перед отцом заступник мой.

Жалко было: стал докучать Владыке,

Чтоб пощадил его.

Учали ждать с войны, и сроки все прошли.

В те поры Пашков

Застенок учредил и огнь расклад:

Хочет меня пытать.

А я к исходу душевному молитвы прочитал:

Стряпня знакома –

После огня того живут не долго.

Два палача пришли за мной…

И чудно дело:

Еремей сам-друг дорожкой едет – ранен.

Всё войско у него побили без остатку,

А сам едва ушел.

А Пашков, как есть пьяной с кручины,

Очи на мя возвел, –

Словно медведь морской, белой, –

Жива бы проглотил, да Бог не выдал.

Так десять лет меня он мучал.

Аль я его? Не знаю.

Бог разберет в день века.

9

Бог разберет в день века.

Грамота пришла – в Москву мне ехать.

Три года ехали по рекам да лесам.

Горы, каких не видано:

Врата, столпы, палатки, повалуши –

Всё богаделанно.

На море на Байкале –

Цветенья благовонные и травы,

И птиц гораздо много: гуси да лебеди

По водам точно снег.

А рыбы в нем: и осетры, и таймени,

И омули, и нерпы, и зайцы великие.

И всё-то у Христа для человека наделано.

Его же дние в суете, как тень, проходят:

Он скачет, что козел,

Съесть хочет, яко змий,

Лукавствует, как бес,

И гневен, яко рысь.

Раздуется, что твой пузырь,

Ржет, как жребя, на красоту чужую,

Отлагает покаяние на старость,

А после исчезает.

Простите мне, никонианцы, что избранил вас,

Живите, как хотите.

Аз паче всех есмь грешен,

По весям еду, а в духе ликование,

А в русски грады приплыл –

Узнал о церкви – ничто не успевает,

И, опечалясь, седше, рассуждаю:

«Что сотворю: поведаю ли слово Божие,

Аль скроюся?

Жена и дети меня связали…»

А протопопица, меня печальна видя,

Приступи ко мне с опрятством и рече ми:

«Что, господине, опечалился?»

А я ей:

   «Что сотворю, жена?

Зима ведь на дворе.

Молчать мне аль учить?

Связали вы меня…»

Она же мне:

    «Что ты, Петрович?

Аз тя с детьми благословляю:

Проповедай по-прежнему.

О нас же не тужи.

Силен Христос и не покинет нас.

Поди, поди, Петрович, обличай блудню их

Еретическую»…

10

Да, обличай блудню их еретическую…

А на Москву приехал –

Государь, бояра – все мне рады:

Как ангела приветствуют.

Государь меня к руке поставил:

«Здорово, протопоп, живешь?

Еще-де свидеться Бог повелел».

А я, супротив руку ему поцеловавши:

«Жив, говорю, Господь, жива душа моя.

А впредь, что Бог прикажет».

Он же, миленькой, вздохнул, да и пошел,

Где надобе ему.

В подворье на Кремле велел меня поставить

Да проходя сам кланялся низенько:

«Благослови меня-де, и помолись о мне».

И шапку в иную пору – мурманку, – снимаючи,

Уронит с головы.

А все бояра – челом мне да челом.

Как мне царя того, бояр тех не жалеть?

Звали всё, чтоб в вере соединился с ними.

Да видят – не хочу, – так Государь велел

Уговорить меня, чтоб я молчал.

Так я его потешил –

Царь есть от Бога учинен и до меня добренек.

Пожаловал мне десять рублев,

Царица тоже,

А Федор Ртищев – дружище наше старое –

Тот шестьдесят рублев

Велел мне в шапку положить.

Всяк тащит да несет.

У Федосьи Прокофьевны Морозовой

И днюю и ночую –

Понеже дочь моя духовная.

Да к Ртищеву хожу

С отступниками спорить.

11

К Ртищеву ходил с отступниками спорить.

Вернулся раз домой зело печален,

Понеже много шумел в тот день.

А в доме у меня случилось неустройство:

Протопопица моя с вдовою домочадицей Фетиньей

Повздорила.

А я пришед обеих бил и оскорбил гораздо.

Тут бес вздивьял в Филиппе.

Филипп был бешеной – к стене прикован:

Жесток в нем бес сидел,

Да вовсе кроток стал молитвами моими,

А тут вдруг зачал цепь ломать –

На всех домашних ужас нападе.

Меня не слушает, да как ухватит –

И стал як паучину меня терзать,

А сам кричит:

    «Попал мне в руки!»

Молитву говорю – не пользует молитва.

Так горько стало: бес надо мною волю взял.

Вижу – грешен: пусть бьет меня.

Маленько полежал и с совестью собрался.

Восстав, жену сыскал и земно кланялся:

«Прости меня, Настасья Марковна!»

Посем с Фетиньей такоже простился,

На землю лег и каждому велел