Том 1. Стихотворения и песни - [7]

На востоке в таежной стране

Буду ждать я одно лишь слово.

Июль 1956

СИНИЕ ГОРЫ

Я помню тот край окрыленный,

Там горы веселой толпой

Сходились у речки зеленой,

Как будто бы на водопой.

Я помню Баксана просторы,

Долины в снегу золотом…

Ой горы, вы синие горы,

Вершины, покрытые льдом.

Здесь часто с тоской небывалой

Я думал, мечтал о тебе.

Туманы ползли с перевалов

Навстречу неясной судьбе.

Звенели гитар переборы,

И слушали их под окном

Ой горы, ой синие горы,

Вершины, покрытые льдом.

Пусть речка шумит на закатах

И блещет зеленой волной.

Уходишь ты вечно куда-то,

А горы повсюду со мной.

Тебя я увижу не скоро,

Но счастлив я только в одном:

Ой горы, ой синие горы,

Вершины, покрытые льдом.

1956

МАЛЕНЬКИЙ РАДИСТ

В архангельском порту

Причалил ледокол,

В работе и в поту

Он дальний путь прошел.

В эфире тихий свист —

Далекая земля.

Я маленький радист

С большого корабля.

Тяжел был дальний путь

И труден вешний лед,

Хотят все отдохнуть,

А я хочу в поход.

На скальном островке,

Затерянном в морях,

Зимует вдалеке

Радисточка моя.

И там среди камней

Стояли мы часок,

Но объясниться с ней,

Представьте, я не мог.

Но я сказал: скорей

Волну мою лови —

Пусть точки и тире

Расскажут о любви.

Радиограммы лист

Подписываю я.

Я маленький радист

С большого корабля.

1956

«Чад, перегар бензиновый…»

Чад, перегар бензиновый.

В воздухе вой висит

Девяноста пяти лошадиных

И пяти человеческих сил.

Словно мы стали сами

Валами, цепями, поршнями,

Ревущими на рассвете

В этом проклятом кювете.

Словно с машиной братья мы,

Как корабль кораблю.

Бревна вместе с проклятьями

Падают в колею.

Падают, тонут, скрываются,

Захлебываются в снегу.

Шофера голос срывается:

— Крышка! Кончай! Не могу!

Видели мерзлые ветви,

Как мы легли на настил,

Как остывали под ветром

Сто измученных сил.

Как умирали снежинки,

Падая на капот,

Как на щеках морщинки

Перепрыгивал пот.

Но кто-то плечо шинели

Вдруг деранул с плеча —

Долго ли, в самом деле,

Будем мы здесь торчать?

И, сокрушив законы,

Вечных устоев курсив,

Вдруг поднялись миллионы

Нечеловеческих сил.

Стали огромными плечи,

Лес лег травой к ногам…

Ясно, что крыть было нечем

Этим густым снегам.

Долго еще под ветром

Нам трястись и курить.

ЗИЛ глотал километры,

Мы — свои сухари.

Мимо неслись селения,

Мотор вперед уносил

Обычнейшее явление —

Пять человеческих сил.

Осень 1956

«Вот я снова готов идти…»

Вот я снова готов идти

По ревущему, как прибой,

По немереному пути

До тебя и до встреч с тобой.

Вон уходит в море звезда,

Переделанная в строку,

Вот дымятся сзади года,

Переплавленные в тоску.

Солнце, вскинув рассветный луч,

Землю вновь идет открывать,

Обещая в морях разлук

Возвращений и встреч острова.

Но уж видно, как ни верти,

Что за этим рассветом алым

Есть конец одного пути

И другого пути начало.

Так ликуй на острой воде

Ночи близкое пораженье!

Здравствуй, день, синеглазый день!

Мой поклон твоему рожденью.

20 ноября 1956

НЕ ГРУСТИ, СЕРЖАНТ

Я смутно помню огни вокзала,

В ночном тумане гудки дрожат.

Ты улыбнулась и мне сказала:

— Не надо слишком грустить, сержант.

А поезд дальше на север мчится,

Толкуют люди: забудь о ней.

А мне улыбка твоя приснится

И две полоски твоих бровей.

Наверно, скоро устанет осень —

Давно в Хибинах снега лежат.

И там, наверно, никто не спросит:

О чем ночами грустишь, сержант?

28 ноября 1956

ЗАКУРИ

Закури, дорогой, закури.

Может, завтра с восходом зари

Ты на линию выйдешь опять

Повреждение где-то искать.

Или в сумерках в наш батальон

Зазвонит полевой телефон,

И прикажет зеленая нить:

Связи нет, отправляйтесь чинить.

Ты на лыжах укатишь туда,

Где оборванные провода.

Может, ветер порвал, может, снег

Или, скажем, чужой человек.

И на склоне с покатой горы

Ты найдешь тот проклятый обрыв,

Про который дежурный сказал,

Про который узнал генерал.

На столбе, превратившемся в лед,

Ветер пальцы твои обожжет,

Будет губы твои леденить —

Не придется тебе закурить.

Но оттуда доложишь ты нам:

Неисправность устранена!

Ты вернешься к восходу зари.

Закури, дорогой, закури.

25 января 1957

«Сделана в дымных больших городах…»

Сделана в дымных больших городах

И охраняется в темных складах

Пуля, которая в первом бою

С треском шинель продырявит мою.

Мало. Сработан рабочим седым

Взрыв, заключенный в осколки и дым,

Взрыв, что, ударив по пыльной листве,

Бросит меня на рассвете в кювет.

С юга и севера плещет вода.

Спущены в воду стальные суда,

Ждущие часа и ждущие дня

Кинуть ревущий десант на меня.

И наконец, сотни тысяч людей

Трудятся порознь, неведомо где

Лишь для того, чтобы ночью иль днем

Был я низвергнут небесным огнем,

Чтобы я был размозжен и разбит,

Полностью выжжен и насмерть убит.

…Лапник сырой. Вся палатка в дыму.

Что я им сделал? Никак не пойму.

Апрель 1957

«Не знаю, сможет ли ель расти…»

Не знаю, сможет ли ель расти —

Уж больно она стара,

Наверно, ей хочется погрустить

В осенние вечера.

Она стоит на серой скале

И вечно смотрит туда,

Откуда приходят в желтый лес

Белые холода.

Но ей иногда не по себе,

И она опускает взгляд:

В нее влюблен голубой хребет

Северных горных гряд.

Весна 1957

ДОРОГА НА ГРАНИЦУ

Не осуди, товарищ строгий,

Мое молчание, когда

По колеям крутой дороги

Бежит весенняя вода.

Бежит, сама того не зная,

Что нет движенья без следа.

Озера синью набухают,

И синевой сияет даль.

Сияет даль… Не оттого ли

Нам нашу песню не разжечь,