Том 1. Повести. Театр. Драмы - [20]

Жан. Не пейте больше!

Юлия. Ах, не всё ли равно! — Мы остались без крова и должны были ночевать в карете. Отец не знал, откуда добыть денег для постройки нового дома. Тогда мать дала ему совет попросить денег взаймы у одного друга её молодости, владельца соседнего кирпичного завода. Отец занял, но без всяких процентов, что очень удивило отца. И вот отстроили наш дом! Пьет опять. Знаете, кто поджег дом?

Жан. Ваша мать!

Юлия. Знаете, кто был кирпичный фабрикант?

Жан. Любовник вашей матери?

Юлия. Знаете, чьи были деньги?

Жан. Подождите немного — нет, не знаю.

Юлия. Моей матери!

Жан. Значит и графа, потому что у них было общее имущество.

Юлия. Нет, у моей матери было собственное небольшое состояние, которого она не доверяла отцу, но отдала другу.

Жан. А тот прикарманил деньги?

Юлия. Совершенно верно! Удержал! Всё это дошло до сведения моего отца; но он не мог начать процесса, не мог заплатить любовнику своей жены, доказать, что это — женины деньги. Это была месть моей матери за то, что он захватил власть в свои руки. — В то время он хотел застрелиться! — Прошел слух, что он покушался на свою жизнь, но неудачно! Он остался жив, а моя мать должна была искупить свои деяния. Это мне стоило пяти лет! Я симпатизировала моему отцу, но держала сторону моей матери, так как я тогда еще не знала их отношений. От неё то я научилась недоверию и ненависти к мужчинам, потому что, как вам известно, она ненавидела их — и я поклялась ей никогда не быть рабой мужчины.

Жан. И после этого вы обручились с акцизным чиновником!

Юлия. Чтобы сделать его своим рабом.

Жан. А он не захотел?

Юлия. Он был очень не прочь, — но до этого дело не. дошло! Он надоел мне!

Жан. Я видел, как это было — в конюшне.

Юлия. Что вы видели?

Жан. Я видел, как он отказался от помолвки с вами.

Юлия. Ложь! Это я отказалась. Неужели негодяй осмелился сказать, что это сделал он?

Жан. Он совсем не негодяй! Вы ненавидите мужчин, Фрёкен?

Юлия. Да! — Большей частью! Но иногда — в минуту слабость — тьфу!

Жан. Значит, вы и меня ненавидите?

Юлия. Безгранично! Я велела бы убить вас, как животное…

Жан. Как спешат застрелить бешеную собаку. Не так ли?

Юлия. Совершенно верно!

Жан. Но здесь нечего пристреливать — и собаки нет! Что же нам делать?

Юлия. Уехать!

Жан. Чтобы замучить друг друга до смерти?

Юлия. Нет, — чтобы два, три года, сколько возможно, наслаждаться жизнью, а потом — умереть.

Жан. Умереть? Как глупо! В таком случае уж лучше устроить отель!

Юлия, не слушая Жана. У озера Комо, где вечно светит солнце, где на Рождестве цветут лавровые деревья и зреют апельсины.

Жан. На озере Комо идет вечный дождь, и апельсины я видел там только в фруктовых лавках; но это хорошее место для иностранцев, потому что там сдается много вилл влюбленным парочкам, а это очень выгодная промышленность; знаете, почему? — Они заключают контракт на полгода, а уезжают через три недели.

Юлия наивно. Почему же через три недели?

Жан. Перестают ладить! А платить всё равно приходится! Вилла же снова сдается. И так без конца, потому что любви-то хватает — хотя она и не тянется так долго!

Юлия. Вы не хотите умереть со мной?

Жан. Я вообще еще не хочу умирать! Во-первых, я люблю жизнь, а во-вторых, я считаю самоубийство преступлением против Провидения, давшего нам жизнь.

Юлия. Вы верите в Бога?

Жан. Да, конечно, верю! И хожу каждое воскресенье в церковь. — Откровенно говоря, мне всё это надоело и уже пора спать.

Юлия. Так, так. И вы полагаете, что я удовлетворюсь этим? Знаете ли вы, какой долг возлагается на мужчину, когда он обесчестил женщину?

Жан вынимает портмоне и бросает на стол несколько серебряных монет. Возьмите пожалуйста! Я не хочу оставаться в долгу!

Юлия делает вид, что не заметила оскорбления. Знаете ли вы, чем карает закон…

Жан. К сожалению, закон не карает женщины, соблазнившей мужчину!

Юлия делает вид, что не заметила оскорбления. Видите ли вы иной выход, кроме того, что нам нужно уехать, обвенчаться и развестись?

Жан. А если я воспротивлюсь такому неравному браку?

Юлия. Неравному браку…

Жан. Для меня! Мои предки были почище ваших, так как у нас в роду не было поджигателей!

Юлия. Почем вы знаете?

Жан. Вы, во всяком случае, не можете доказать противного, потому что нашу родословную можно найти только — в полиции! А о происхождении вашего рода я читал в одной книге, которую нашел на столе в гостиной. Знаете ли, кто был основатель вашего рода? Мельник, с женой которого король провел одну ночь во время датской войны. Подобных предков у меня не было! Вообще, у меня не было никаких предков, но я сам могу быть предком.

Юлия. Это мне за то, что я открыла мое сердце недостойному, что я отдала на поругание мою фамильную честь…

Жан. Скажите лучше — фамильный стыд! Я же говорил вам! Нельзя так много пить, а то начнешь болтать! А болтать нельзя!

Юлия. О, как я раскаиваюсь! Как раскаиваюсь! И если бы вы еще хоть любили меня!

Жан. В последний раз — чего вы хотите? Что же мне плакать, прыгать через хлыст; целовать вас и увезти на три недели на Комское озеро, а потом — ну что же мне делать? Чего вы хотите? Это начинает тяготить меня. А всё оттого, что суешь свой нос в бабьи дела. Фрёкен Юлия, я вижу, что вы несчастливы, знаю, что вы страдаете, но я не могу вас понять. В нашем кругу дело проще; мы не ненавидим друг друга. Мы смотрим на любовь, как на игру, когда есть свободное время, но мы же не свободны целые дни и ночи. На мой взгляд, вы больны; положительно больны.