Толстяк - [11]

— Подождем до вечера, — сказал Яцек. — Как только стемнеет, пойдем в тот двор и попытаемся проникнуть в погреб.

Я никак не мог дождаться ужина. Во-первых, потому что был голоден, а вернее, мне казалось, что я голоден, хотя после обеда я уже успел съесть несколько кусков хлеба с маслом. А во-вторых, уж больно мне не терпелось добраться до этих подвалов — сразу же после ужина мы должны были тронуться в намеченную экспедицию.

Вечерело. Мама накрыла на стол и поставила большую миску с пирожками. С возрастающим нетерпением я все чаще поглядывал на дверь: почему отец так долго сидит в ванной? Наконец он вышел. Мама положила ему на тарелку четыре пирожка и взялась за мою тарелку. Мне — тоже четыре.

— Мало, — буркнул я.

Отец рассмеялся.

— Так ты ведь больше не съешь, Мацек.

— Увидишь, — не сдавался я. — Я страшно голоден.

Это было не совсем так: голода я не чувствовал, но и не мог спокойно смотреть на целую гору пирожков. У меня было ощущение, что несъеденные пирожки пропадут безвозвратно. А что, если снова что-нибудь случится и наступит голод?

— Да пусть себе ест сколько хочет! — Мама подложила мне на тарелку новую пару пирожков. — Кушай на здоровье, сынок.

Пирожки были пышные, с мясом и грибами, политые топленым свиным салом. Никогда бы не подумал, что мама умеет так вкусно готовить. В Коми все ее супы имели какой-то горьковатый, неприятный привкус.

— Ты стала очень вкусно готовить, — не удержался я с набитым ртом. — Вкуснотища!

— А мама всегда отлично готовила. — Отец насмешливо улыбнулся, как бы отгадав мои мысли. — Даже самому искусному французскому повару не удалось бы приготовить более вкусных пирожков из брюквы или березовой коры.

— Угу, — пробормотал я, проглатывая очередной кусок и насаживая на вилку последний пирожок.

— Да не хватай ты так жадно. Пора бы уже тебе, Мацек, научиться есть спокойно.

Я просительно подмигнул маме, поглядывая на миску. Там еще оставалось несколько пирожков, а родители уже отодвинули от себя свои тарелки.

— Вы уже наелись? — спросил я с надеждой.

— Останутся на завтра, — ответила мама. — Я тебе разогрею их утром на завтрак.

Я тотчас сообразил, что если я сейчас доем пироги, то утром мне все равно что-нибудь дадут, и пододвинул к себе миску.

— Мацек! — строго сказал отец. — Это уже самое настоящее обжорство!

— Оставь ты его в покое, — тихо проговорила мама. — Ребенок изголодался. Пусть хоть теперь ест сколько хочет.

— Да ведь так и заболеть можно. Столько съесть перед сном!

— А я доем и пойду погуляю, — взмолился я. — Тут осталось всего два пирожка… — Я положил их себе на тарелку и поспешно надкусил один. Однако повторилась история с булочками — глазами бы я съел все, но желудок отказывался подчиниться. И все-таки я продолжал жевать.

— Да прекрати же ты, наконец! — не выдержал отец. — Сам видишь, что в тебя уже больше не лезет.

— Только оставь их мне на утро, хорошо? — обернулся я к матери. — И к ним еще хлеба с маслом — куска три.

Я взял с собой карманный фонарик отца, свечи и коробок спичек. Яцек дожидался меня у сторожки. Мы перелезли через забор в соседний двор, спрыгнули в высокую траву, стараясь не подымать шума. Двор здесь был намного больше нашего, а в глубине виднелся темный трехэтажный дом.

— Осторожней, — прошептал Яцек. — Нужно, чтобы нас никто не заметил.

Вообще-то здесь никого и не было, вокруг царила тишина, только кусты жасмина шелестели под ветерком. Яцек пошел вдоль забора по узенькой, совершенно заросшей тропинке, ведущей к дому. Подойдя к дому, Яцек остановился.

— Вход в подвал с другой стороны, — шепнул он мне на ухо. — Фонарик у тебя есть?

— Есть.

— Тогда давай! — Он взял у меня фонарик, спрятал его в карман куртки и еще раз предупредил: — А теперь тихо. Ни слова.

Мы прокрались на зады дома. Только одно окно на втором этаже было освещено. Яцек шел уверенно — он, по-видимому, уже бывал здесь и прекрасно знал дорогу. Я споткнулся о какую-то железку и чуть было не растянулся во весь рост.

— Тише… — прошипел Яцек.

— Кто там лазит? — послышалось внезапно сверху. — Чего вам здесь нужно?

Мы задрали вверх головы. Из темного окна на втором этаже высунулся в нашу сторону какой-то мужчина. А еще через секунду нас ослепил яркий луч фонаря.

— Ну, чего вам?

Я хотел удирать, но Яцек придержал меня за рукав.

— У нас кот потерялся, — крикнул он мужчине. — Он шмыгнул в дырку в заборе и где-то здесь спрятался. Мы живем на соседней вилле.

— Вранье! — оборвал мужчина. — Убирайтесь отсюда. Лазят здесь всякие.

— Так мы ведь кота ищем, — поддержал я версию Яцека. — Мама велела обязательно его найти. Кис-кис-кис…

— И не светите, пожалуйста, нам в глаза, — попросил Яцек. — Так и ослепнуть можно. Кис-кис-кис…

Мужчина погасил фонарик и скрылся в окне. Он что-то еще проворчал, но мы его не расслышали. Яцек пододвинулся ко мне.

— Делай вид, что мы продолжаем искать, — прошептал он. — Этот тип наверняка еще следит за нами.

Я нагнулся еще ниже, будто всматриваясь в темноту.

— Кис-кис-кис…

И тут я чуть не вскрикнул от испуга: прямо из кустов ко мне выпрыгнул огромный котище с горящими глазами. Я даже присел от неожиданности. Однако кот дружелюбно потерся о мои колени и снова исчез в темноте. Яцек присел рядом, и мы несколько секунд всматривались в окно, из которого выглядывал ранее мужчина. Из-за туч показался на мгновение месяц, и блеск его отразился в стеклах окна. Никого. По-видимому, мужчина успокоился и снова лег.