ГЛАВА ПЕРВАЯ
Далекая страна Коми. Встреча Мишки с медведем. Дядя Иван — добрый волшебник
Все то, что произошло значительно позже, берет свое начало в Коми. Республика Коми расположилась на севере Советского Союза. Климат там очень суровый, а зима тянется много месяцев. На гигантских просторах этой республики можно свободно разместить Голландию, Данию, Бельгию, Люксембург, Швейцарию, и все равно хватило бы места еще для нескольких других стран. Большую часть Коми АССР покрывает тайга — зеленовато-коричневые загадочные и грозные джунгли Севера.
Попал я туда восьмилетним мальчиком. Шла война. Гитлеровские армии с ожесточенными боями продвигались в глубь Советского Союза. Из радиорепродуктора, подвешенного в центре деревни, доносились мрачные сводки об оставленных городах и селах. На деревеньку нашу бомбы не обрушивались, в ней даже и затемнения не было. Но нам казалось, что к аромату подопревшей хвои примешивается запах порохового дыма. Все мужчины работали на лесоповале: и местные — потомственные лесорубы, и военные беженцы — адвокаты, врачи, инженеры. Трудились упорно и яростно, как будто из стволов этих поваленных деревьев, высоких и стройных, выковывались орудийные стволы.
Мы, мальчишки, тоже вели свою войну. Разделившись на «наших» и «немцев», мы рассыпа́лись по заснеженному полю за деревней и вели сражения столь ожесточенно, что всякий раз «фашистам» приходилось искать спасения в тайге, независимо от того, кому именно выпадало играть эту неблагодарную роль.
После подобных схваток мы разбегались по домам, торопясь как на пожар. Вбежав в избу, я, не успевая снять полушубка, сразу орал во все горло вечно занятой по хозяйству матери:
— Дай поесть!
Я представлял себе большую миску, наполненную аппетитно дымящейся картошкой, мягкой и рассыпчатой, а к ней — горшок кислого молока, покрытого золотящейся сметаной. При одной мысли о такой роскоши у меня текли слюнки и чуть-чуть кружилась голова.
— Поесть? — тихо переспрашивала мама. — Ты что — проголодался?
— Проголодался! — вопил я. — Да я голоден, как целая стая волков!
И тут только я замечал, как медленно краснеют мамины веки, когда она трясущимися руками обшаривает ящики стола, кухонную полку, заглядывает в печь.
— Есть хочу… — упрямо твердил я, — слышишь, дай хоть чего-нибудь поесть…
В конце концов маме обычно удавалось найти чего-нибудь: корку черного хлеба, припрятанную именно на такой случай, лепешку из картофельных очистков, а то и ложку коричневой патоки. Проглатывал я это в одно мгновение и тут же готов был попросить еще, но сдерживался — глаза у матери подозрительно увлажнялись…
— Спасибо, — второпях бормотал я, — теперь, подкрепившись, побегу играть с ребятами.
Я уходил в тайгу. Иногда, порывшись в снегу, мне удавалось найти несколько засохших и промерзших ягод брусники. Это была редкостная удача. Такую находку я старался разжевывать как можно медленнее, чтобы продлить удовольствие.
В то время я очень любил спать, потому что всегда мне снились роскошные пиршества. Сначала я поглощал огромные ломти хлеба, потом принимался за пшенную кашу со шкварками и, наконец, наступал черед сахара — всегда огромными кусками. Проснувшись, я еще некоторое время ощущал во рту сладкий вкус.
— Почему у нас никогда нет сахару? — спросил я как-то отца.
Он лежал на постели, только что вернувшись с лесоповала. Руки у него были покрыты ссадинами и кровавыми волдырями мозолей. Отец молчал.
— Почему у нас нет сахару? — повторил я свой вопрос.
Он не пошевелился, а только открыл глаза.
— Сахар нужен солдатам, — услышал я. — Голодному человеку трудно вести бой.
— А хлеб?
— Гитлеровцы заняли Украину и многие другие земли, богатые хлебом. Сейчас во всей стране хлеба не хватает, а солдаты должны быть сытыми в первую очередь. Понимаешь?
Понимать-то я понимал, но это ничуть не избавляло от мучительного сосания в желудке, легкой тошноты и головной боли. И я продолжал постоянно думать о хлебе.
Мой ближайший друг Мишка был фантазером. Шли мы как-то по едва заметной лесной тропинке, вокруг которой стеной подымались сосны и ели, здесь царили полумрак и влажная прохлада, солнечные лучи не могли пробиться сквозь путаницу ветвей и терялись в нескольких метрах над землей.
— А я здесь вчера на медведя наткнулся, — неожиданно объявил Мишка.
— И что? — испугался я не слишком сильно, потому что медведи здесь не были чем-то исключительным и зачастую подходили к самой деревне.
— Бросился на меня.
— Врешь…
— Не сойти мне с этого места — бросился!
У меня от страха по спине забегали мурашки, а губы стали подрагивать, так что пришлось их прикусить. Разъяренный медведь!.. Я представил себе сбитого с ног Мишку и огромные медвежьи лапы, рвущие на нем одежду, а выше — грозные клыки и маленькие, горящие злобой глазки…