Только вперед! До самого полного! - [38]

Воспользовавшись паузой, Максим и спросил о том, что волновало его со вчерашней ночи:

— Николай, не считаешь, что, включив в наше дело Андреаса, ты поступил рискованно?

— В нашем деле все рискованно. Но об ошибке, к сожалению, узнаешь, когда проваливаешься, — философски заметил Василий.

Николай же с ответом не торопился. Он сначала закурил, потом подправил веточку, почти соскользнувшую с мерцающих красным углей, и лишь тогда сказал:

— Поверил я твоему Андреасу. По-настоящему поверил. Не продался, а оступился он… Ему сейчас хорошая товарищеская поддержка ой как нужна… Да и принять в данной ситуации я мог лишь одно решение из двух. Которое принял, или…

Глубокая вера в правильность того, что сделано, прозвучала в его голосе, и Максим не стал спорить. А немного погодя, подумав, вдруг понял, что, действительно, другого решения у них не было. Или-или — вот и все варианты…

Да, суровы законы войны.

Под вечер Николай поднялся, осмотрел оружие, лыжи и сказал, не мигая, глядя на затухающий костер:

— Привал окончен.

Ветер уже стих, и теперь не снежные хлопья, а сухие снежинки падали с серого неба. Стало заметно холоднее, и Николай непроизвольно увеличил скорость. Товарищи рванулись за ним.

И опять около часа (если не больше) наблюдали за безлюдной улицей поселка, за домом и двором дядюшки Тоомаса. С облегчением сделали вывод: здесь все по-прежнему, значит, с Борисом и дядюшкой Тоомасом ничего не случилось.

Сегодня Андреас появился с наступлением полной темноты. Настолько густой и плотной, что сначала услышали похрустывание снега под его сапогами и лишь позднее увидели его. Максим про себя отметил, что шел он не спеша, украдкой поглядывая на лес, но в его поступи, в развороте плеч и вообще во всем чувствовалась уверенность в своих силах; не путник, а хозяин шествовал по земле.

Окликнули — он остановился. Подождал, пока к нему выйдет кто-нибудь. Не дождался. Тогда понял, что Максим и его товарищи не хотят своими следами пятнать снег у дороги. И сказал, сдерживая радостный голос:

— У нас все нормально. Можете возвращаться.

— Спасибо, Андреас! — приглушенно ответил лес голосом Максима.

Андреас подождал, не будет ли сказано еще что-то. Сказано не было. Тогда, почти не надеясь на то, что его услышат, он бросил в безмолвный лес:

— Спасибо. За все спасибо!.. Велели передать, что у вас появился новый фронт — Волховский. Он начал наступление.

И благодарность Андреаса, и весть о начале наступления Волховского фронта, радующую сердце, оставили без ответа. Не ответили лишь потому, что сейчас, когда оставалось только благополучно добраться до своих, жить особенно хотелось. Не просто жить, а солдатом, полным сил. Вот и старались, чтобы не навредить себе, излишне не наследить, без крайней нужды слова не обронить.

Всем было радостно, что Борис удачно вошел в здешнюю группу патриотов, а Максим вообще ликовал: ведь Андреас сказал: «У нас все нормально». У нас, он сказал!

Теперь группу вел Николай. По лесам, по замерзшим болотам, куда гитлеровцы явно не заглядывали. Удачно вел: ни одного солдата вермахта, ни одного полицая не встретили. Правда, однажды во время короткого привала Василий, словно думая вслух, сказал, что сейчас, когда Борис передан в надежные руки, следовало бы, пожалуй, и поразмяться. В ответ Николай только глянул на него. И Василий поспешил заявить:

— Это я просто так, к слову… Или думаешь: не доберусь до них? Позднее, когда из-под твоего командования выйду? Мы, пензенские, терпеливые, мы умеем ждать своего часа.

Итак, почти за месяц, хотя Максим днем и ночью неизменно был с товарищами, ему про них удалось узнать лишь две детали: они не впервые на подобном задании, а Василий — из Пензы или ее окрестностей. Прямо скажем, не очень густо. И невольно с уважением подумалось, что они, видать, прошли хорошую школу, что учителя у них, видать, были что надо.

Если не считать мороза, который опять взбодрился за тридцать градусов, шли нормально. И вот сегодня — наконец-то! — услышали тяжелые залпы осадной фашистской артиллерии. Значит, почти дошли до своих! Теперь бы только проскользнуть через линию фронта.

Только сейчас Максим и узнал, что у Николая есть три варианта перехода фронта, согласованные с командованием. Но сунулись в одно место, едва подкрались ко второму — везде плотным заслоном стояли фашистские части.

— Похоже, напуганные наступлениями наших фронтов под Москвой и восточнее Ленинграда, и здесь глядят в оба, — сделал вывод Василий.

Николай не ответил. Как показалось Максиму, он излишне, даже недопустимо, медленно сворачивал цигарку. И только тогда, когда в ней начали искорками потрескивать корешки ядреной махорки, он удостоил товарищей словом.

— Непроханже.

Обронил это слово, вдавил только раскуренную цигарку в снег и зашагал, круто повернув на север. Василий с Максимом поняли: ведет к Финскому, заливу, где не было непрерывной и насыщенной людьми и техникой линии фронта. Там главным для них будет двигаться на восток, причем так, чтобы не столкнуться с вражескими патрулями, если они вообще бродят по льду, и не дать заметить себя с берега.

Как определил Максим, к заливу они вышли чуть восточнее Лужской губы; в мирное время да еще кораблем отсюда до Кронштадта считанные часы хода. Но они двое суток лишь пролежали в снегу, меж сосен глядя на торосистый лед залива и ожидая метель или снегопад. Без малюсенького костра, на жиденькой подстилке из еловых веток пролежали те двое суток. Даже курили поочередно: вдруг фашист или полицай, случайно оказавшийся поблизости, учует запах махорочного дыма и подымет тревогу?