Только одна пуля - [9]

Вера Федоровна смотрела безмолвно, как он исполняет свое дело. Потом рука ее заскользила по портсигару, тряско оглаживая его матовую поверхность. Отложила портсигар, тетрадь, взяла бинокль, провела по нему пальцами и тут же отодвинула, подняла нож, держа его на руке, пальцы ее двигались по предметам и не могли остановиться, словно она старалась запомнить их на ощупь. Сухарев заметил, как померкли ее глаза, но не придал значения. Он раскрыл было бумажник, лежавший на столе, но Вера Федоровна остановила его движением руки:

— Это я после посмотрю, когда срок наступит. А вы возьмите там, с этажерки, альбомчик голубой. У меня что-то ноги нынче устали.

Сухарев присел на корточки, противно скрипнув сапогами, вот проклятые…

Альбом лежал поверх книжек. Это были учебники за десятый класс, корешки покрылись пылью, альбом же чист и свеж. Он положил альбом на колени.

— Подвиньте сюда, — сказала Вера Федоровна, не меняя положения тела.

Дверь резко распахнулась. В комнату почти вбежал коренастый парень в замасленной телогрейке. Молча подскочил к буфету, запустив руку, вытащил кусок хлеба, погрузился в него зубами, выбирая мякоть. Скользнул взглядом по Сухареву и тут же уставился в хлеб.

— Руки хоть вымой, — безропотно сказала Вера Федоровна и на той же ноте кончила: — Володи нашего не стало. Вот товарищ оттуда пришел… и вещички тебе в наследство…

Парень слушал, не выпуская хлеба. Закопченные, цвета хлеба, руки мелко задрожали. Скулы двигались автоматически, дожевывая корку. Он снова посмотрел на Сухарева, повернулся и выбежал из комнаты, так хлопнув дверью, что лампа на столе закачалась.

— Дима, младший мой, еще семнадцати нет, — слышал Сухарев спокойный, обескровленный голос. — Все в армию просился, не взяли, так он на заводе…

— Куда это он? — спросил Сухарев, имевший слабое понятие о тыловой жизни.

— В магазин, должно, карточки выкупать. А вас-то как величают?

— Иваном.

— А батюшку?

— Данилом.

— Вот и я говорю, Иван Данилович, род людской свирепеет. Вы посмотрите альбомчик-то.

Сухарев послушно переложил альбом на стол. Вера Федоровна осторожно перекидывала толстые картонные подложки, оглаживая фотографии пальцами. «Что она их гладит?» — насторожился, и ему не по себе стало от этого оглаживанья.

— Смотрите, здесь он в школу пошел, я тогда штанишки ему отпускала, новых не было. А это в пионерском лагере в Бронницах, на линейке, ему там нравилось. Видите, какой красивый, безвредный для всего живого. А теперь его прямо в шею. Зачем это? Ой, — сказала она, не повышая голоса, — свет потух. Последнюю неделю что-то часто стало портиться. То потухнет, то опять зажжется…

Лампа под зеленым абажуром продолжала гореть не мигая. Сухарев посмотрел на Веру Федоровну и поразился бесцветности ее глаз.

— Видите, — оживилась Вера Федоровна, и глаза ее сделались обычными. — Я же говорила, вот и зажглось.

— Напряжение, верно, падает, — поспешно согласился Сухарев. — У вас внук будет. Только надо в часть написать, чтобы пенсию оформили. Я приеду — похлопочу.

— Зря вы к ней первой пошли, — осудила его Вера Федоровна, тут же простив. — Да уж теперь все равно, у меня бы еще хуже получилось, она бы сразу на лице прочла. Мы сначала хотели его Петром назвать, Риточка была согласна, а теперь я думаю — Володей.

— Это мысль, — Сухарев кивнул, подумал и слазил в мешок за тушенкой. — Я-то сам детдомовский, но семью тоже создать желаю, — вытащил банку, поставил на стол. — Это вам, мамаша. Трудновато, конечно, вам будет теперь без основного кормильца, но ничего, перебьемся. Мы вам завсегда всем полком поможем. И Маргарите Александровне так и передайте, сиротой не оставим, если желаете, я лично… — Сухарев начал запинаться и продолжал с усилием выискивать слова, каких и сам от себя не ждал. — Мы, конечно, понимаем… в такую минуту грешно… но если пожелаете, то и я вам за сына…

Она ничего не ответила, размышляя. Провела рукой перед глазами, словно отводя от себя пулю, летящую в бесконечность.

Дано ли ей остановиться?

Наконец Вера Федоровна прервала молчание:

— Там буфет стоит, видите? Откройте дверцу, только верхнюю. Бутылка там. Я ее для победы берегла, но теперь можно и не беречь. Нам с вами нынче не грех выпить. И колбаска там лежит нарезанная. А стопочки сбоку.

Сухарев исполнил, как было указано, сдвинул в сторону мешающие предметы. Стопок он выставил про запас и на выбор. Вера Федоровна подвинула к нему одночарочный стаканчик и себе такой же, чтобы быть вровень с партнером.

— Им тоже налейте по рюмочке, Петру и Вовочке, пусть пригубят. Вот так поставьте, между нами. Вовочка всегда здесь сидел.

Сухарев исполнил и это. Они согласно подняли стаканы.

— Чокаться не положено, — предупредила она. — А слово молвить можно.

— За нашу победу, мамаша, — с чувством ответил Сухарев. — Чтоб не последняя.

— Зачем мне теперь победа, если они за нее не выпьют? — безропотно сказала она, но чарку выпила с одного касания и живо потянулась к бутылке, чтобы налить снова. — Выпьем за всех убиенных и без вести пропавших. Видите, — продолжала она, не меняя интонации, — опять потухло.

Лампа на столе горела не ослабляясь.