Только один человек - [14]

— Ври больше! — снова вскипел Маленький хулиган. — В конце-то концов, чего ты от меня хочешь, чего?!

— Да вот... эээ... как вы считаете, возможна ли дружба между мальчиком и девочкой? — спросил Лука и, уже не в состоянии больше сдерживаться, от всего сердца расхохотался. Он так искренне смеялся, был настолько безмятежно спокоен, что у Маленького хулигана аж голова пошла кругом от растерянности, а руки сами собой опустились. Однако, прежде чем отойти, он все-таки сказал:

— Гад я буду, если на днях тебя не найду.

* * *

Лука стоял на верху четырехэтажного здания — самого высоко­го здания в Сигнахи — и восторженно озирался по сторонам, не зная, куда ему раньше глядеть: все кругом было одно лучше другого. Словно в дурмане, кружил он на одном месте, пока, после пяти поворотов, не заставил себя силой остановить взгляд на раскинувшейся перед ним долине. Несмотря на позднюю осень, долина все еще зеленела, только алазанская роща чуть отдавала легкой желтизной; сама Алазани поблескивала на солнце, переливаясь серебристой волной, а прямо наверху четко обрисовывались на темно-синем небе снежные шапки гор; небо было чистое-пречистое, только в одном месте, над волнообразным гребнем, плыло белое-белое взъерошенное облако... Казалось, будто долина простиралась куда-то за пределы этих горделиво подступающих, сверкающих заснеженными вершинами гор: может, виной тому была их слепящая белизна, в то время как одетая в зеленый — вечный — цвет долина уходила куда-то в бесконечность. По ле­вую руку виднелась улица Эрекле [6]; извилистая, что твоя камен­ная река, она сбегала вниз меж стоящих по ее берегам желтеющих деревьев с почти уже облетевшей, в эту позднюю осень, листвой. Справа поднималось ведущее из Тбилиси, тоже извилистое, шоссе, которое на всем пути до Сигнахи сопровождали фруктовые деревья и кусты; а дальше, на узких, извилистых, до боли трогательных улочках стояли двухэтажные дома со старин­ными балконами и плоскими кровлями, крытыми выгоревшей че­репицей; а там, за Сигнахи, уходила вдаль раздольная степь, мес­тами желтеющая сжатыми хлебами, местами глянцевито чернеющая вспаханной землей. А за спиной были набегающие плоскими вол­нами холмы, окутанные пастельно окрашенной зеленью, средь которой там-сям тихо пламенел объятый желто-красным огнем куст, упорно хранивший чуть блеклые краски осени.

Лука стоял и стоял там, наверху; его уже окликали снизу, ма­хая руками, но он делал вид, что не слышит. Однако оставаться тут дольше уже не имело смысла,— все равно не дадут покоя, — и он медленно двинулся по лестнице вниз, припоминая на ходу, чего только не наслышался, еще будучи студентом, в часы больших трепов, от наехавших с разных уголков Грузии ребят, каждый из кото­рых взахлеб превозносил родные места, и только одни катехинцы сидели как в рот воды набрав. И вот теперь, когда он нагляделся на Веджини, Греми, Некреси, Алаверди, Икалто, Цинандали, любуясь которыми, терял голову от восхищения и не верил собственным глазам, его особенно поражало, что кахетинцы всегда молча сидели на длинных скамейках в университетском сквере, когда все осталь­ные без устали трепали языком, вовсю выхваляясь друг перед другом.

— Куда едем? — недовольно спросил Лука: ему здесь так нра­вилось, что вовсе не хотелось никуда уезжать.

— Сюда, сюда иди, — помахал ему рукой из пофыркивающей легковой машины его знакомый, — в Тибаани едем.

— А что мы там потеряли... Где это?

— Тут же, поблизости... Там праздник сбора урожая.

Двое каких-то незнакомых людей поджидали Луку, они соби­рались ехать в той же машине.

— Я сяду подле окна, хорошо?

— Садись, парень, — сказал водитель, чернявый крепыш, ко­торый уже, подобрав плечи, ухватился руками за баранку, — коли умеешь, может, сам поведешь: ты — гость...

— Нет-нет, — улыбнулся Лука, — я лучше поглазею по сторо­нам.

— Было бы на что...

Машина пошла под уклон, делая бесконечные повороты, и притихший на своем сидении Лука чуть шею не свернул, глядючи снизу на Сигнахи.

— Ты здешний, да? — спросил он у своего знакомого.

— Нет, я тибаанец.

— А где это?

— Воон там, вон...

— Нет, — сказал Лука, — совсем не там, а в другой стороне.

— Шутишь? — спросил водитель; почти остановив машину, он поглядел, поглядел на Луку, потом отвернулся, и машина снова пошла своим ходом: — А я-то решил — ты правду говоришь.

— А я правду и говорю, — упрямо повторил Лука: впереди по дороге шли люди, и ему страсть как захотелось с ними побалакать!

— Если мне не веришь, спросим вот хоть у них.

— Вот тебе и на! — воскликнул водитель, — живу в Тибаани, служу в Сигнахи, двенадцать месяцев в году колешу по этой дороге, а ты мне — на той, мол, стороне?

— Спросим, спросим их, если не веришь.

— Что ж, давай спросим, — согласился водитель и остановил, машину перед первым же встречным. Но Лука, увидев на юнце до невозможности аляповатую сорочку, поспешно выкрикнул:

— Нет-нет-нет, только не у этого, вот у того старика спросим.

— Если спросим его ,— рассмеялся водитель, — он мне такого2 перцу задаст, что...

— Почему?

— Потому что это мой дядя.

— Тогда вон того спросим.

— Ха, ну валяй...

— Извините, — высунулся в окно Лука, которого разбирала охота поговорить, — эта дорога ведет в сторону Тибаани?