Только мертвые молчат - [16]

Анетта ответила отцу, что больше времени проводит одна – не то, что кукует, просто не может пока найти подходящую партию, мужчины погрязли в прозе жизни. Внимательно слушавший Кушев спросил, что конкретно она имеет в виду… Как что?.. Разве не ясно – мало зарабатывают, трясутся перед начальством, лебезят, мелко живут. Чувствуют себя неуверенно, понимаешь?.. Кушев понимал, все это было ему прекрасно известно.

– Жизнь изменилась, Анетта, – медленно промолвил он. – Никуда не денешься, нет уже частной собственности, связей, чести. Сейчас мы ходим на службу, а служба – сама знаешь, что такое.

– Знаю, папа.

– Но самое важное то, что в подобном положении окажутся и твои внуки, и правнуки, так что, чтобы спастись, приходится приспосабливаться. Этих людей нужно обхитрить и обскакать – не знаю, понимаешь ли ты меня.

Анетта задумчиво кивнула.

– Засиделась ты в своей аптеке – мать-то не больно слушай. То, что ты говорила давеча о курсах, о поездке, – это хорошо, но этого мало. Мало, Ани. Надо завязать солидные связи – завоевать какое-нибудь мужское сердце, разумеется, не отягощенное брачными узами – с семейными не связывайся, развод – паршивое начало.

Анетта выслушивала отцовские откровения с удивлением и даже с восхищением. Кроме того, он просто был прав.

– Ты прав, папа.

– В свое время я тебе намекал насчет торговли, внешней. Должно быть, ты уже не помнишь.

– Я-то помню, но это непростое дело, дело случая.

– Случай предоставь судьбе. А ты потрудись, не полагаясь на фортуну, исхитрись, как говорят охотники, – суй дичи приманку, иначе крупный зверь на тебя не выйдет, особенно в аптеке. Да к тому же, на кой тебе сдался больной хищник…

Их взгляды встретились и разошлись. Анетте припомнились мытарства, связанные с пропиской. Чего ей стоило попасть в список остро требующихся кадров, с помощью каких ухищрений и какой ценой это далось…

– Случай и судьба – это одно и то же, папа, – продолжила она свою мысль. – Судьба без счастливого случая – словно погребение заживо, разве я не понимаю…

Кушев принимал эту точку зрения, но не без оговорок. Сама по себе судьба слепа, особенно если ты решишь плыть по течению: она непременно выкинет тебя на мель. Инициатива и только инициатива – чтобы обставить ее на поворотах, подкараулить и обогнать, пока ты молод.

– У меня есть знакомые во внешней торговле, – неожиданно выпалила Анетта, – но там предпочтение отдают мужикам. Вообще-то…

– Такая ты мне не нравишься. Кушевы не лыком шиты, не в их привычках задирать лапки кверху.

Здорово постарел, подумала Анетта, бормочет, как на сходке пенсионеров. В ее памяти промелькнули тени Симо и Григора, они менялись местами, мельтешили, подобно солнечным зайчикам, и исчезали. Где же она ошиблась, например, с Григором? Нигде, за исключением встречи в баре. Он для нее, конечно, не партия, как и она для него… Годы прошли в потаенных играх в удовольствия, исполненных скрытого напряжения. Подобно отключенной антенне, которая принимала и накапливала в себе это напряжение без возможности передать его дальше. Вот и я, как отключенная антенна, горько повторила она, мне уж пора ловить волны, исходящие из солидных источников, а принимаю лишь какие-то местные станции. Непутевый я человек…

– Я не задираю лапки кверху, папа, пока еще этого не произошло.

Подвыпивший Кушев разомлел, потянулся к дочери и погладил ее по голове. Анетта заморгала глазами под наплывом воспоминаний и покорно склонила голову: она не хотела, чтобы отец заметил навертывавшиеся на глаза слезы.

– Милая моя детка, – дрогнувшим голосом произнес Кушев, продолжая ее ласкать, – мы с матерью стареем, мы давно уже едем с ярмарки, думаешь, нам легко? Если б ты знала, как часто мы тужим, тревожимся о тебе, матери все внуки снятся, для нас нет большей радости, чем увидеть тебя устроенной в жизни… Ты умная, красивая и здоровая – не теряй времени, оно вводит в заблуждение молодость. И знай, что мы за твоей спиной, что бы ни случилось, за тобой и наш городок, он всегда за тебя замолвит доброе словцо перед вышестоящими инстанциями – я знаю, что говорю… А сейчас пора спать – первые петухи вот-вот пропоют…

Наутро Анетта села на проходящий скорый, в вагон первого класса, билет был заказан в исходном пункте – на вокзале причерноморского города. Она выглядела бодрой, даже чересчур деловая, не раскисла, увидев материнские слезы на перроне, пообещала чаще звонить по телефону, писать, а при первой возможности снова наведаться в гости. Она улучила момент и прошептала на ухо отцу: верь в свою дочку, папа, мне это очень нужно, понимаешь?.. Кушев с силой стиснул ее руку.

Несколько месяцев спустя Анетта повстречала на улице Балчева и, не успев даже опомниться, оказалась принятой на работу в его объединение.

* * *

Ранним июльским утром собственная «лада» Станчева, вымытая, с белыми номерами[10] и снабженная надлежащими документами, выехала на дорогу и взяла курс на море. Станчев натянул на себя полувоенную спортивную форму, извлеченную из чемодана, а Петранка походила на белую бабочку: красочная импортная тенниска, чесучовая юбка с целым рядом блестящих пуговиц, на ногах – белые импортные кроссовки и ослепительно белоснежные гольфы, нежно обрисовывающие линию голени. Рядом с ней на сиденье лежала пляжная шляпа с двумя кармашками на молниях. На шляпе синела эмблема известной фирмы, в чемоданах покоились вечерние костюмы.