Только мертвые молчат - [18]

А может быть, он несправедлив? Может быть, Петранка вспоминает материнский образ значительно чаще, чем он предполагает, – в тяжелую минуту, наедине с собой, во сне или в мгновения счастливых всплесков? Он не знал этого да и не мог знать, а посему не стоит судить категорично. Вообще, ни о чем на этом свете нельзя судить категорично, даже когда обстоятельства исключают иную возможность…

– Папа, я все вот думаю об этом Арнаудове. Ты его хочешь подцепить на крючок, а сам не уверен, виновен он или нет…

Ему уже приходилось выслушивать подобные суждения от близких ему людей.

– Ни на какой крючок я его не собираюсь цеплять, Петруша, просто я хочу прощупать его и при этом сам испытываю сомнения, понимаешь?

Она хотела сказать, что все это ее озадачивает, что она не может представить себе отца в этой нечистоплотной роли, что, по ее разумению, было бы достойнее вызвать его на открытый разговор, и вообще…

– Знаю, что ты мне скажешь – что в рамках следствия это соответствует морали. Но представь себе, что этот человек не замешан, что они любили друг друга, а потом расстались – в жизни такое часто случается, и что сейчас он тайно приходит на ее могилу, озирается, умирая от страха, кладет цветы и убегает, чтобы никто его не увидел? Представь себе, что, поддавшись сомнениям, ты начнешь подозревать его еще больше, а он окажется невиновным?

Этот ребенок растравлял ему душу.

– Мыслишь честно, но непрофессионально, Петруша. У меня нет намерений подлавливать его и ставить ему капканы – просто хочу понаблюдать за ним в нормальной обстановке, а не в служебном кабинете, на фоне железных решеток.

– Ты мне никогда не говорил, что в твоем кабинете на окнах решетки…

– Они есть там, где проводятся допросы.

– Не могу понять, почему надо допрашивать людей на фоне решеток. Это же гнетет и вообще…

– Что – вообще?

Оперная музыка закончилась, послышался голос румынской дикторши, альтовый, раскованный. Петранка выключила радио.

– Вообще у тебя отвратительная профессия.

– Мучительная – это да, а ярлык «отвратительная» оставляю на твоей совести.

Она почувствовала резкость в отцовском тоне, подумала, что он разгневался, но ошиблась – отец просто почувствовал обиду.

– А насчет кладбища ты права.

Станчев произнес эти слова не без неловкости: о могиле Кушевой он забыл с самого начала, да и начальство упустило эту деталь. Хуже всего было то, что даже если бы они и установили там наблюдение, Арнаудов вряд ли попался бы в эту западню. Не решился бы он наведаться туда в эти первые недели, особенно если был причастен к ее смерти. Предосторожность взяла бы верх. Интересно, смог бы он позднее перебороть страх?..

К обеду они были неподалеку от его родного села, находившегося в пятнадцати километрах от трассы. Станчев сперва думал, что они заглянут туда на обратном пути, погостят день-два у родственников, но обещание, данное Петранке, заставило его сейчас свернуть на сельскую дорогу. Узкое шоссе извивалось между земляными насыпями и насаждениями плодовых деревьев, по обеим сторонам поля чередовались с ухоженными садами. На берегу реки, протекавшей среди зарослей вербы и ракиты, ярко зеленела люцерна. В свое время он любил нырять, как рыба, в ее теплую воду. Где-то там, за дубравой, где начиналось село, и случилось несчастье с его ногой.

У первых домов их встретил выводок бдительных и воинственных гусей, вытягивавших шеи в сторону машины. Они проехали половину села, оставили за спиной родной дом Станчева, побеленный, с пристройками, в котором обитали теперь чужие люди, и остановились около нового кирпичного строения с гаражом. Тут жил двоюродный брат Станчева, работавший техником в соседнем городке. Дверь оказалась на замке.

– В неподходящее время мы заявились, Петруша, все люди на работе.

Станчеву захотелось присесть в тенечке, расположиться по-домашнему, перекусить и поболтать с родными людьми, но об этом можно было мечтать только к вечеру, и они бы потеряли целый день. Он развернул машину, гуси проводили их в вызывавших смех воинственных позах, и к вечеру, измученные от жары, они разместились в меблированной комнате с телевизором и телефоном на базе отдыха у самого берега моря. Передохнув, Станчев оставил свою дочь принимать душ, а сам отправился на разведку.

Санаторий, где остановился Арнаудов, находился приблизительно в двух километрах в северо-восточном направлении, тоже на самом берегу. Станчев там не бывал, но изучил его месторасположение по карте, так что без труда обнаружил отклонение от главной трассы. По предварительным сведениям, для въезда не требовалось пропуска, а стоянка была на заднем дворе.

Он решил выйти из машины и оглядеть стоянку.

Ему повезло. Еще с первого взгляда он заметил новенькое «БМВ» Арнаудова, стоявшее не под навесом, а рядом с хозяйственными пристройками… Или они только что вернулись, или собираются прокатиться, решил Станчев, поглядев на часы. Четверть восьмого. Солнце еще светило, но тени уже были длинными – где-то через час начнет темнеть. Станчев сел за руль и выехал на главный путь, свернул на обочину и открыл капот. По совету техников следовало слегка вытянуть высокочастотный кабель из катушки, чтобы прервать цепь.