Толкач - [22]

– Нет. Подожди. Мой брат. Он... он не из-за этого уговора погиб? Ведь то, о чем мы с Болто договорились, не имеет... Я сказала – подожди!

– Я не хочу ждать.

– Он покончил с собой? – спросила она, пытаясь оттолкнуть его от себя.

– Да. Да, черт возьми, он покончил с собой!

– Тогда почему тебе надо, чтобы я врала полицейским? Может, моего брата убили? Может... О! Прекрати, мне больно!

– Заткни наконец глотку!

– Перестань! Перестань, пожалуйста, ты делаешь мне больно...

– Тогда заткнись и перестань ныть. Убили – не убили, какая разница? Что ты корчишь из себя, шлюха?

– Его убили, да? – спросила она. Боли теперь почти не было. – Кто убил его? Ты?

– Нет.

– Ты?

– Заткнись! Бога ради, заткнись!

– Ты убил моего брата? Если ты, я врать не буду. Если ты убил его ради своих делишек... – Неожиданно она почувствовала на щеке что-то теплое, но не придала этому значения и продолжала: – ...я сразу иду в полицию. Он, может, ничего собой не представлял, но он мой брат, и я не собираюсь врать...

На лице и на шее стало еще теплее. Она потрогала лицо, подняла руку и внимательно осмотрела ее. Когда она увидела кровь, глаза ее расширились от ужаса. «Он зарезал меня, – мелькнула у нее мысль, – Боже, он зарезал меня».

Мужчина, выгнувшись, оторвал свое тело от нее, в его правой руке она увидела нож с обнаженным лезвием. Он полоснул ее по груди, Мария отпрянула, но мужчина схватил ее за руку, вытащил из кровати и снова набросился на нее. Мария подняла руки, пытаясь защититься от ударов, но он продолжал полосовать ножом по рукам, плечам, ладоням. Она закричала, бросилась к двери и попыталась открыть замок, но израненные пальцы не слушались. Он рывком повернул ее к себе, отвел нож и всадил его со всей силы ей в живот чуть пониже грудной клетки. Мария стукнулась спиной о дверь, он ударил ножом по лицу и шее, а потом закричал:

– Тебе не придется врать ради меня, сука! Больше тебе вообще не придется говорить.

Он отбросил ее от двери, отпер замок, схватил плащ с кровати и остановился, уставившись на залитую кровью фигуру, которая была когда-то Марией Эрнандес, а затем с силой вонзил ей нож в грудь, не сомневаясь, что попал в сердце. Понаблюдав немного, как она оседает на пол, мужчина бросился прочь из комнаты.

Она лежала в луже собственной крови, в голове ее проносились мысли: «Он убил моего брата, а теперь вот убил и меня. Он убил брата из-за этого уговора, я должна была врать, что Бернс поругался с Анибалом, так велел Болто, он дал мне двадцать пять долларов и сказал, что даст еще, он убил брата».

И каким-то чудом она, голая, подползла к открытой двери, выползла в коридор, оставляя за собой кровавый след, и пока жизнь медленно оставляла ее, вытекая с кровью на коричневый пол, добралась до входной двери; она не кричала, потому что сил на крик не осталось, но, дотянувшись до ручки, сумела открыть парадное и упала ничком на тротуар.

Через полчаса ее обнаружил патрульный полицейский Альф Левин и немедленно вызвал «скорую помощь».

Глава 10

В ту ночь, когда зарезали Марию Эрнандес, в комнате следственного отдела было четверо полицейских.

За одним из столов пили кофе детективы Мейер и Уиллис. Детектив Бонджорно печатал отчет для хозяйственного отдела. Детектив Темпл сидел на телефоне.

– Не люблю кофе из автоматов, – сказал Мейер Уиллису.

У еврея Мейера был очень остроумный отец. И поскольку Мейер появился незапланированно, сыграла со старыми родителями злую шутку, немолодой отец тоже пошутил с сыном: он не мог придумать ничего остроумнее, чем дать сыну имя точно такое же, как фамилия, – Мейер. В те дни женщины рожали дома с повитухами, так что никакой роддом не торопил его давать имя ребенку. Отец Мейера помалкивал до обряда обрезания и сообщил имя ребенка в самый момент совершения операции, отчего у мальчика ненароком едва не отхватили лишнего.

К счастью, Мейер Мейер сохранил свою мужскую силу.

Такое имя, как Мейер Манер, – нелегкая ноша, особенно если живешь в районе, где мальчишки готовы перерезать тебе глотку только за то, что у тебя голубые глаза. Это кажется чудом, но, несмотря на имя Мейер Мейер и неудачу с цветом глаз, которые по несчастливой случайности оказались голубыми, он выжил. Свое выживание он сам объяснял исключительным терпением. Мейер Мейер был самым терпеливым человеком в мире. Но когда несешь ношу двойного имени, воспитываешься в ортодоксальной еврейской семье и избрал терпение своим кредо, потерь не миновать. Мейер Мейер, которому не стукнуло еще и тридцати восьми, был лыс, как бильярдный шар.

– Это по вкусу и на кофе-то непохоже, – продолжал Мейер Мейер.

– Нет? А на что же это похоже? – спросил Уиллис, прихлебывая из чашки.

– Если хочешь знать, то по вкусу это напоминает картон. Не пойми меня неправильно. Я люблю картон. Моя жена часто дает мне его на ужин. Она где-то достала несколько прекрасных рецептов.

– Должно быть, у моей жены, – вмешался в разговор Темпл.

– Да, – сказал Мейер, – жены часто обмениваются рецептами. Но я бы не хотел, чтобы у вас создалось впечатление, будто я имею что-то против картона. Ничего подобного. Должен честно признаться, что вкус картона любим гурманами всего мира.