Толедские виллы - [78]

— Прежде чем я изложу вам, отважные мои странники, каким образом я намерен помочь вам и успокоить свою душу — что одно и то же, — вы должны оказать мне честь, объявив без всякой утайки и обмана, откуда вы, какого звания и по какой причине отправились в плавание. Я же заверяю вас честью и словом благородного человека, что от души полюбил вас и готов пожертвовать своей жизнью, достоянием и добрым именем, чтобы вы, оставшись здесь, не страдали от отсутствия дона Хасинто, столь прискорбного для вас обоих и огорчительного для меня.

Мы поблагодарили за добрые слова, не догадываясь о скрытом в них злом умысле, и дон Далмао сказал капитану:

— Благородству, выказанному вами доныне, сеньор капитан, настолько свойственны подобные чувства, что, если бы вы и не заявили о них, никто из нас в этом не усомнился бы. Сведения, которые вам желательно узнать, я и без вашей просьбы сообщил бы вам, уж ради одной вашей любезности, — не убоялся бы доверить доблестной вашей душе тайны, огласка коих может нас погубить. Клавела и я родом из Каталонии, из города Лерида — мы дети одного тамошнего кабальеро, весьма уважаемого за благородство и миролюбие. Примерно год тому он скончался, и с ним — наша надежда, что король наградит его за многие доблестные деяния во Фландрии и в Милане и этим обеспечит моей сестре приданое, а мне наследство, соответствующие нашему званию. С уймой грамот и долгов отправился я в столицу, где провел два месяца в хлопотах и огорчениях, ибо ходатайствам бедняков там не очень-то дают ход, между тем бедность и красота моей сестры, столь нуждающиеся в опоре и защите, требовали моего присутствия, и я решил возвратиться на родину. В бытность мою в Мадриде я снискал дружбу дона Хасинто де Карденас, что нам весьма пригодилось: узнав о моем решении, о безуспешности моих хлопот и о бедственном нашем положении, не позволяющем вести подобающий нам образ жизни, он предложил, чтобы мы поехали с ним в Неаполь, куда он как раз собирался по просьбе вице-короля, своего родственника и доброжелателя. Дон Хасинто обещал и нам его покровительство. По опыту зная благородство моего друга и великодушие, не ограничивающееся любезными словами, я принял его предложение, и мы вместе поехали в Каталонию. Прибыли мы в Лериду, я известил сестру о нашем намерении, а дон Хасинто своими уверениями, что все обещанное будет исполнено, и щедростью в приготовлениях к путешествию укрепил наши надежды. Все вместе мы погрузились на вашу галеру в одежде паломников, чтобы она помогла нам найти покровительство, даруемое Римом усердным его почитателям. Мы с сестрой любили дона Хасинто не столько ради выгод, что сулило знакомство с ним, сколько ради высоких душевных качеств, открывшихся нам в его учтивости, доблести и кротости. И вот небо отняло его у нас! Видно, это довершение наших бед — кара за мои грехи, павшая и на невинную сестру! Судите же, сеньор капитан, сколь уместны сейчас ваши благородные предложения и сколь оправданна скорбь наша о потере такого друга!

Дон Далмао умолк, а подозрительный влюбленный, вопреки тому, что сообщил мой мнимый брат, окончательно убедился, что мы с доном Хуаном любим друг друга, — он не мог себе представить, что можно быть щедрым бескорыстно и, делая добро ради добра, обременять себя помощью нуждающимся друзьям. Низость подлой души! Как будто благодеяние не несет в себе самом награду, как будто не сказано в Слове Истины, что давать безмерно приятней, нежели получать! Итак, он порадовался в душе, что соперник его в плену, и без околичностей объявил нам, что, поскольку надежды наши на помощь того кабальеро рухнули, сердце велит ему заменить нашего друга во всем; что, мол, с первого же дня нашего путешествия он воспылал ко мне страстью, и если сказанное обо мне братом верно, — а в том убеждает его моя божественная, как он выразился, красота, — любовь, с каждым днем разгорающаяся в его сердце, велит ему, когда мы прибудем в Неаполь, просить отставки, чтобы сменить военное ремесло на мирное, скитальческую жизнь на спокойную и, обвенчавшись со мною, постылую свободу на сладостные узы брака; он, мол, признается, что ревновал меня к дону Хасинто, что, как ему казалось, мое нежное обращение было непохоже на обычную дружбу, а потому он вознамерился убить дона Хасинто на острове, куда увез его под предлогом охоты; что по той же причине он оставил его там, хотя мог бы спасти, да еще счел большой удачей, что месть за его ревность свершилась руками этих злодеев, которые, верно, уж посадили пленника на весла; и что раз уж так получилось, дону Хасинто не удастся исполнить свои обещания — ведь ему понадобится немалая сумма на выкуп, а потому придется употребить для себя все те деньги, которыми он собирался помочь нам, — и нам следует возместить эту потерю, приняв его, капитана, услуга: мне он станет мужем, Валерио — братом, и полагает, что благоразумие велит нам, как только он докончит свое признание, ответить согласием и благодарностью; что сам он сицилиец, что отец его в Палермо занимается торговлей, но надеется приобрести там поместье и дворянское звание; что причитающаяся ему доля в их состоянии (после раздела с сестрой) составит тридцать тысяч эскудо; что лет ему двадцать девять; что любовь его безгранична и, наконец, что брат мой может жениться на его сестре, и мы таким образом объединим наше имущество, дома и семьи. Заключил же он тем, что в подтверждение своих слов готов тотчас обручиться со мной, как только услышит наш ответ, и, не сходя на берег, этим же вечером поднять паруса и пуститься в путь.