Толедские виллы - [72]

И вот, когда меня ввели в эту комнату, отец Эстелы сказал:

— Вы сами себя оскорбили, сеньор Марко Антонио, и высокие ваши достоинства могут по праву пожаловаться на вас, ибо, не полагаясь на них и не надеясь, что они, став известны, одни могли бы снискать вам желаемое с благословения божьего и моего, вы прибегли к средствам, простительным лишь для искателей неравных по знатности и достоинствам предмету их воздыханий! Нет, вам не подобает выкрадывать себе жену, мы сами, по доброй воле, отдадим ее вам и почтем себя счастливыми, ежели она окажется достойной вас. Ради молодости вашей и чужеземного происхождения прощаю вас и единственной карой назначаю вам то, что вы, судя по этим письмам, полагаете своим счастьем, — руку, сердце и любовь моей дочери к вашей супруги, обещая защитить обоих ото всех напастей, которые навлек на вас приезд вашего недруга, — сейчас он в погоне за вами направился в Кастилию, а вице-король, кому он препоручил решать вопрос о вашей жизни или смерти, весьма благоволит ко мне; узнав, что от вашей свободы зависит наша честь, он возьмет на себя труд примирить вас и, ежели до сих пор выступал как ваш судья, отныне станет вашим адвокатом.

Я вздохнул с облегчением, уразумев, что когда открою им, что меня приняли за моего друга, его любви обеспечен счастливый конец и избавление от бед. В это время у Эстелы — которая была приведена, чтобы опознать меня, и увидела, что я совсем не тот, кого она ждала, — от страха, как бы оные препятствия не помешали ее желаниям, сердце разрывалось на части, и они, растаяв, хрустальными слезинками вытекали из глаз. Обрадованный, я ответил благородному старцу следующими словами:

— Я, сеньоры, счел бы себя счастливейшим человеком, когда б мог — как душа моего друга нашла приют в моей груди — воплотиться в его тело, дабы удостоиться столь завидной участи. Однако, хоть я лучший друг Марко Антонио, сие для меня, увы, невозможно. Я явился сюда от его имени исполнить данное им Эстеле обещание, с которым он пока вынужден повременить. Свидетель тому — вот это письмо, писанное его рукой и находящееся в моей.

Тут я вкратце объяснил, почему Марко Антонио не смог явиться собственной персоной и доверил мне подтвердить его порядочность и любовь. В заключение же сказал: ежели дозволено вступать в брак через представителя, то, поскольку Это письмо дает мне все полномочия, я готов от имени Марко Антонио немедля обручиться с Эстелой.

Они прочли письмо и остались довольны. Спросили мое имя, звание. Я ответил, затемняя правду вымыслом и даже прямой ложью, чтобы весть о моем пребывании здесь не дошла, упаси бог, на родину, — в частности, я заявил, что меня зовут дон Хасинто де Карденас и что родом я из Гвадалахары. Эстела, впавшая было в отчаяние, утешилась, все успокоились, отец и братья радушно меня угостили, и еще до рассвета было решено, чтобы один из дядьев Эстелы и я отправились за Марко Антонио и тайком привезли его к следующему вечеру в знаменитую церковь святой Марии Морской, подругу и сестру кафедрального собора, именуемого здесь Сеу; декан церкви приходился братом дону Уго — так звали отца Эстелы, — и можно было надеяться, что неприкосновенность святого убежища охранит Марко Антонио от опасности, пока хлопоты и просьбы родичей Эстелы не побудят вице-короля сменить гнев на милость и отменить первоначальный приговор.

На том мы простились — все были довольны, особенно же остающиеся. Дядя Эстелы и я пустились в дорогу и вскоре увидели Марко Антонио, дона Гарсерана и прочих (кроме доньи Дионисии и дона Далмао, не желавших, чтобы мой спутник их видел). Я рассказал о счастливом исходе переговоров по любовному делу Марко Антонио. Восполнив объятьями бессилие языка, он подтвердил совершенное от его имени обручение и одобрил задуманный план, после чего вступил в беседу с дядюшкой Эстелы, своим новым другом и родичем. Я же пошел во внутренние покои, чтобы втайне переговорить с доном Далмао и его нареченной, чье дело внушало больше опасений и меньше надежд на успех. Я сказал им, что намерен через несколько дней, когда Эстела и Марко Антонио обретут в брачном венце покой и счастье, отправиться в Неаполь, а в том городе у меня-де много родни и друзей-испанцев, пользующихся расположением вице-короля и готовых во всем мне помочь, и ежели дон Далмао и его дама согласятся почтить меня своим обществом, они смогут совершить это путешествие со мною и затем пожить в великолепном городе в полном довольстве и приятности, положив доброе начало нашей новой дружбе, а тем временем мы постараемся смягчить разгневанную родню доньи Дионисии с помощью моих и Марко Антонио родственников, проживающих в Каталонии. Возможно, нам в Неаполе удастся выхлопотать у вице-короля почетную должность для дона Далмао, чтобы он мог там обосноваться и, не сожалея о незавидном имуществе, покинутом в Каталонии, ждать богатого наследства, причитающегося донье Дионисии, ежели время смягчит суровый нрав отца или истекут немногие оставшиеся ему, старику, годы жизни. Оба они поблагодарили с учтивостью и сердечностью истинно благородных людей и решили сопровождать меня, а покамест, до нашего отплытия, оставаться в этом приятном доме, не показываясь никому на глаза.