Толедские виллы - [30]

Он подал мне записку; я, не находя слов для ответа, ибо растерял их от волнения, впился глазами — да что там! — всем существом в строки, гласившие следующее:

ЗАПИСКА

Родня моя прилагает куда больше забот, чтобы прибавить их мне, нежели Вы — чтобы защитить делом, а не словами свое право, которого хотят Вас лишить. Ежели соберетесь с духом и ночь будет темная, встретимся нынче вечером на обычном месте — дома у нас много новостей, о них надо не писать, а слезно рыдать, и главная еще впереди.

Я узнал ее почерк и познал цену женскому постоянству. Через силу поздравив счастливца, я хотел спросить, как это все получилось, но тут вошел в залу его друг (возможно, они сговорились заранее) и сказал:

— У нас так много дел, а вы бильярдом забавляетесь...

И, взяв дона Валтасара под руку, увел его. Записку у меня, разумеется, забрали, но точная копия осталась в сердце, и заодно — страшное смятение, которое вы, ныне мой товарищ по несчастью, легко можете вообразить. Я терялся в догадках, то кляня свою мучительницу, то оправдывая; вину ее подтверждали почерк и слог письма, однако в ее защиту говорили всем известные плутни дона Валтасара; одно то, что он так охотно показал мне записку (хотя, казалось, должен был пуще всего опасаться меня, ревнивого соперника, способного ему помешать), делало его поведение весьма подозрительным. В конце концов я решил не верить слепо и не осуждать сгоряча, но дождаться вечера — как мрачен он показался мне! — чтобы убедиться воочию и собраться с силами.

Они и впрямь мне понадобились, чтобы не закричать и не потерять рассудок: я увидел лестницу, свисавшую с балкона, с которого Лисида обычно говорила со мной, и мужчину, спускавшегося оттуда, — судите сами, кто мог им быть, как не дон Валтасар! Он был уже у самой земли — о, как я желал ему сквозь нее провалиться! — и, соскочив с последней перекладины, пошел прочь. Я — за ним, но он оказался проворней и сумел скрыться в извилистых улочках, которыми славится наш город. Не помня себя от горя, я вернулся на прежнее место и попробовал взобраться по лестнице наверх: с ее помощью мне было нанесено оскорбление, так пусть же она поможет моей мести! Но только я начал приводить в исполнение безумный свой замысел, как лестницу втянули наверх и в доме поднялся шум, — видимо, родители Лисиды, хоть и поздно, обнаружили свой позор. Сейчас погонятся за преступником, подумал я и, чтобы не попасть в свидетели, ушел, пытаясь сладить со своим гневом, — увы, когда он порожден ревностью, это задача нелегкая. Я говорил себе, что Лисида поступила как женщина — ведь постоянных женщин не бывает — и что тревожиться мне нечего. Лисида, несомненно, будет наказана, ветреный любовник покинет ее, как и многих других, обманутых им. Так настраивая себя, а вернее, расстраивая, я надумал уехать из города в ту же ночь, не известив даже вас (боялся, что можете помешать). Это было не по-дружески, но кто помнит о дружбе, когда сердцем завладели ревность и разочарование! Словом, я сделал то, что задумал: захватил с собой драгоценности, деньги и отправился в Винарос[37], откуда должны были отплыть галеры в Неаполь, — мало того что меня и неверную разделяла суша, я хотел бы, чтобы между нами пролегло все Средиземное море, — тогда бы я схоронил свои обиды в обеих стихиях. Но ревность, как неприкаянные души, не находит себе могилы ни в земле, ни в море. И вот я возвращаюсь с той же раной в сердце, с какой уезжал.

— Погодите, не продолжайте! — сказал дон Гарсиа. — Сейчас я открою вам истинный смысл событий, столь существенных по видимости и вовсе незначительных по сути; мне посчастливилось узнать их подоплеку не только по глазам Лисиды, которые из сострадания приняли участие в расходах ее горя, но и от самого дона Валтасара; после вашего отъезда Лисида вовсе отказалась его видеть, тогда он выболтал всю правду, похваляясь, что как бы там ни было, а выгнал вас из Толедо, и что красота Лисиды не достанется ни. вам, ни ему. Записка, им показанная, была на самом деле адресована вам и попала в его руки за кошелек с реалами, которым он подкупил посредницу; каждое слово в этой записке стало двойным лазутчиком, вам нанесли рану вашим собственным оружием — так неловко повернутая шпага иногда поражает своего хозяина. Потому-то ревнивый соперник и отобрал у вас записку: жестокая рана была нанесена, только этого он и хотел. А мужчина, спускавшийся по лестнице, был вовсе не тем, за кого вы его приняли. Выслушайте же, как было дело. Брат Лисиды, дон Себастьян, юноша беспутный и безрассудный, был, как вы знаете, по уши влюблен в одну столичную красотку и хотел на ней жениться, она же была ему не пара ни по знатности, ни по богатству, ни даже, коль верить молве, по репутации — а молва есть молва, даже лживой надо бояться и бежать от нее подальше.

Отец, узнав об этом, насильно привез сына из Мадрида в Толедо и посадил строптивца под замок, надеясь, что разумные увещания остудят его пыл и разлука умерит слепые порывы страсти. Заперли его в той самой комнате с балконом, откуда, как вы сказали, Лисида столь часто и нежно беседовала с вами по вечерам. Но необузданный юноша, повинуясь не отцову желанию, а своему, укрепил на балконе лестницу (она не раз выручала повесу в любовных похождениях) и, когда вы подходили к дому, как раз ухитрился из него выбраться. Вопреки всем советам и запретам он помчался в Мадрид, прибыл туда на другой день к вечеру и там, затеяв у дверей своей дамы драку с незнакомыми людьми, был опасно ранен, так что едва не поплатился жизнью за непослушание. В конце концов он все же исцелился телом и душой, взял жену по выбору родителей и ныне живет спокойно и счастливо. Также и Лисида теперь не страдает от притеснений родни, ее уже не понуждают идти замуж, как в то время, когда она писала ту злополучную записку; это препятствие убрано с вашего пути легочным воспалением, в несколько дней унесшим постылого жениха; все годы вашего отсутствия Лисида морочила родителей, придумывала всяческие отговорки и под конец выпросила у них дозволения ждать вас шесть лет, — такой, мол, обет она дала. Дон Валтасар сбежал в Милан, испугавшись трех брачных обязательств с его подписью, предъявленных сразу тремя его кредиторшами викарию. Вот вам пример того, что глаза наши нередко нас обманывают и что время всегда карает обманщиков, пытающихся разрушить чужое счастье.