Токио - [33]

— Господин Ши?

Он повернулся. Мне показалось, что его лицо побледнело.

— Что там, за окном?

— Сад. Можете открыть ставни.

Он помялся, но отодвинул створку и посмотрел сквозь грязное стекло. Сад под раскаленным добела солнцем выглядел неподвижным, измученные пульсирующей жарой деревья и лианы — пыльными и нереальными. Ши Чонгминг долгое время не двигался, и я не была уверена — дышит он или нет.

— Мне бы хотелось пойти в сад. Попьем чаю там.

Я никогда не была внизу. Даже не знала, есть ли туда выход. Двойняшек дома не было, поэтому пришлось разбудить Джейсона и спросить. Он зевнул, подошел к двери, натягивая на ходу футболку. Сунул в рот сигарету. Не сказав ни слова, оглядел Ши Чонгминга с головы до ног, пожал плечами.

— Да, конечно. Выход есть.

Он повел нас по коридору и всего в двух комнатах от моей отворил запертую дверь. За ней обнаружилась крошечная деревянная лестница.

Поразительно — я и понятия не имела, что в доме есть лестницы, ведущие на нижний этаж. Я думала, он наглухо закрыт. Оказалось, что здесь, под темной лестницей, есть комната. Мебели в ней не было, сквозняк разбрасывал по каменному полу сухие листья. Мы с Чонгмингом уставились на ободранную бумажную створку, сквозь которую просвечивала садовая зелень.

— Наверняка там негде будет сесть, — сказала я.

Ши Чонгминг положил руку на створку. До нас доносилось механическое жужжание. Казалось, где-то работает маленький генератор, возможно, на Соленом здании шумит кондиционер. Чонгминг выдержал паузу и потянул створку на себя. Заржавевшая створка немного посопротивлялась, потом сдалась. Дверной проем заполнила густая, спутанная зелень. Мы молча на нее смотрели. Крона глицинии была густой, ветви мускулистыми, словно волосатые руки борца. Ею так долго никто не занимался, что она уже больше не цвела, а превратилась в живую клетку, начинавшуюся прямо от дверей. Ее облепил длинный мох и тропические лианы, комары пищали в ее темных закоулках. Клены и разросшаяся хурма боролись за пространство — их душили мох и лианы.

Ши Чонгминг быстро вышел в чащу, опираясь на палку. На его странный затылок ложились зеленые и желтые пятна. Я осторожно ступала за ним, стараясь не опрокинуть поднос. Воздух был густым — от жары, насекомых и горьких запахов гниющих деревьев. Из-под моих ног выскочил огромный крылатый жук, похожий на игрушечную птицу. Поднявшись из зарослей, он нацелился на мое лицо. Я сделала шаг назад и пролила немного чая на лакированный поднос. Жук покрутился вокруг моего лица, блестящий и механический, громко прохлопал крыльями и скрылся в ветвях. Уселся надо мной, огромный, словно вьюрокnote 45, и издал электрическое жужжание, то, что я приняла за шум генератора. Я зачарованно на него смотрела. Это же «шум цикады» поэта Басеnote 46, подумала я. Голос цикады. Самый древний звук в Японии.

Ши Чонгминг уже вышел на поляну. Я пошла следом, стряхнула с рук паутину и прищурилась на Соленое здание — плоское на фоне голубого неба, оно сверкало в лучах раскаленного добела солнца. Сад оказался даже больше, чем я думала. Слева от меня был болотистый участок, пруд с лотосами, затянутый гниющими листьями. В тени носились тучи москитов.

Ши Чонгминг остановился возле поросших мхом остатков японского сада камней. Посмотрел назад, покрутил головой, словно искал что-то. Он был похож на человека, выпустившего в лес собаку и старающегося теперь ее отыскать. Он был настроен столь решительно, что я стала смотреть в том же направлении. В промежутках между зарослями бамбука я видела крашенные охрой решетки на окнах первого этажа. Заметила осыпающийся, некогда нарядный мостик, переброшенный через пруд с лотосами, но так и не поняла, что же привлекло внимание Ши Чон-гминга. Заглянув ему в глаза, вычислила траекторию его взгляда и увидела каменную скамью и каменный фонарь. Фонарь находился возле пруда.

— Господин Ши?

Он нахмурился и покачал головой. Потом словно бы очнулся, впервые заметив, что в руках я держу поднос.

— Прошу вас. — Он забрал его у меня. — Прошу вас, давайте сядем. Будем пить чай.

Я нашла два заплесневевших стула, и мы уселись в тени, на краю сада камней. Туда солнечные лучи не доставали. Было так жарко, что я делала все очень медленно: налила чай, подала Ши Чонгмингу пирожок на лакированном отдельном подносе. Он взял в руки поднос и осторожно провел вилкой по центру пирожка. Он распался на две половинки. Сверху моти был мучнисто-бледного цвета, а внутри — ярко-красный, словно сырое мясо под серебристой пленкой. Чонгминг взглянул на пирожок, и выражение его лица слегка изменилось. Немного подождал, поднес ко рту очень маленький кусочек. Осторожно его разжевал, с усилием проглотил. Казалось, он боялся его есть.

— Знаете, — сказал он, отхлебнув чаю и промокнув рот платком, — по-моему, вы сейчас счастливее, чем при нашей первой встрече. Это так? В Токио вы чувствуете себя счастливой?

— Счастливой? Не знаю. Я об этом не задумывалась.

— Вам есть где жить. — Он указал рукой на дом, на верхнюю галерею. В грязных окнах отражались пухлые облака. — Безопасное место для проживания. И у вас появились деньги.