Токио - [31]

— Господин Ши!

Я обернулся. Каково же было мое удивление, когда я увидел профессора литературы из Шанхайского университета, Лю Рунде. Ранее я его встречал только дважды, а потому не мог понять, что он делает на нашем рынке.

Я приветственно поднял над головой сцепленные руки и поклонился.

— Как странно видеть вас, — сказал я, опустив руки, — здесь, в Нанкине.

— И я не ожидал увидеть вас, господин Ши. — На Лю было традиционное китайское платье, в широком рукаве которого он держал жаровню, а вот шляпа была западная, с широкой серой лентой на тулье. Он вынул из складок халата свою жаровню, поставил ее на землю, чтобы отвесить мне поклон. — Да и вообще странно встретить кого-нибудь. Я думал, штат вашего университета выехал из города в полном составе.

— Ну уж нет. Только не я. — Запахнул плотнее куртку, постарался принять небрежный вид, словно моим главным намерением было оставаться на месте. — Моя жена ожидает ребенка. Ей нужно быть рядом с больницей, возле городского медицинского центра. Отличное заведение, все устроено с учетом последних достижений.

Я несколько раз пристукнул ногой, словно замерз, а вовсе не нервничал. Когда он мне ничего не ответил, я взглянул на опустевшую улицу, наклонился к нему и шепотом спросил:

— В чем дело? Вы думаете, я поступаю неразумно?

— Неразумно? — Он задумчиво смотрел поверх моего плеча, поверх крыш, глядел в сторону востока. На лбу пролегла вертикальная морщинка, но тут же лицо его прояснилось, на щеках выступил легкий румянец, и он мне тепло улыбнулся. — Нет. Почему же неразумно. Напротив.

Я заморгал. На душе потеплело.

— Напротив?

— Да. Без сомнения, есть люди, не верящие в нашего президента. Иногда кажется, что весь Китай потерял к нему доверие и побежал в глубь страны. Что до меня, я твердо решил: из Шанхая я сбежал, вынужден в этом признаться, но теперь не отступлю.

— Есть люди, которые считают, что Тан — слабый командир. А что вы об этом думаете? Одни говорят, что японцы его одолеют. Другие утверждают, что японцы войдут в город и поубивают нас в наших домах.

— Тьфу! Эти люди боятся перемен. Нам нужны другие люди, такие как вы и я. Мы, господин Ши, должны проявить твердость. Забудем обо всех трусливых и отсталых, продемонстрируем веру в наш город, в умение президента правильно выбрать главнокомандующего. Иначе кем мы станем? Трусами с белыми от страха лицами? Не стоит забывать: у националистов есть в запасе немало фокусов. Посмотрите туда, за восточные стены. Видите дым?

— Да.

— За восточными стенами горят дома. Их сожгли наши люди. Это ответ тем, кто утверждает, будто у Чан Кайши нет военной политики. Наш ответ — выжженная земля.

Политика выжженной земли. Пусть японцам ничего не достанется. Им нечем будет кормиться, и наступление быстро закончится.

Я испытал невероятное облегчение. После всех душевных терзаний я почувствовал, что реабилитирован, почувствовал, что не один. Мне показалось, что я встретил дорогого старого друга. Мы говорили и говорили, снег падал на наши плечи, в процессе разговора выяснилось, что его семья живет неподалеку от нас с Шуджин. Мы решили продолжить беседу в его доме. Взявшись за руки, пошли к нему. Домик был одноэтажный, под соломенной крышей, ни двора, ни электричества. Вместе со стариком Лю жила жена и их сын-подросток, маленький, темный мальчик. Мне показалось, что лицо его было выпачкано в грязи.

Лю привез из Шанхая много иностранных деликатесов: банки со сгущенным молоком, французские сигареты. Пока разговаривали, мы их много выкурили, словно двое модных парижских интеллектуалов. Лю рассказал, что летом запер свой дом на шанхайской набережной и отправил в Нанкин жену и сына. Сам до времени оставался в университете, спал в лекционном зале, держался за работу, пока это было возможно. Когда город был взят, он избежал пленения — спрятался в пустой бочке в университетской кухне, а затем прибыл в Нанкин вместе с потоком крестьян. Повсюду видел плоскодонные лодки и сампаны, забитые съежившимися эвакуированными.

— Когда добрался до Сучжоу, впервые увидел японских солдат. Видел, как они прыгают через каналы. Перепрыгивают через воду, словно демоны, на спинах подскакивают рюкзаки. Они такие ловкие, ничто их не остановит.

От этих слов мне стало не по себе. У себя в доме Лю Рунде был не таким храбрым и страстным, как на улице.

Время от времени потирал нос или нервно поглядывал в окно. Мне показалось, что, несмотря на пафосные речи, он был озабочен не меньше меня.

— Знаете, — сказал, подняв брови и с улыбкой склонившись ко мне, — я видел Шанхай, весь Шанхай, плывущий по долине.

— Шанхай? Как это может быть?

— Да. Вы думаете, я сошел с ума. Или вижу сон. Но это правда. Я стоял на эскарпе и видел, как Шанхай плывет в глубь страны.

Я нахмурился.

— Не понимаю. Он рассмеялся.

— Да! Какой взгляд! Я точно так же смотрел, когда видел это. Не сразу поверил, что с моей головой все в порядке. Знаете, что я на самом деле увидел?

— Нет.

— Я увидел, что жителей Шанхая охватила паника. Они разобрали целые дома. Целые фабрики. Можете вы это себе представить? Они переправляли их в глубь страны на джонках и пароходах, на юго-восток, в Чунцин. Я видел, как по Янцзы плыли турбины, целый завод, текстильная фабрика… — Он вытянул руку и изобразил покачивание лодки. — Весь Шанхай плыл в Чунцин.