Точка вымирания - [15]

На каждом этаже ее дома было по сорок квартир. Эмили подошла к ближайшей двери, громко постучала в нее и позвонила в звонок:

– Эй! Тут есть кто-нибудь? Вы меня слышите? – Прижав ухо к холодной деревянной двери, Эмили прислушалась в надежде услышать хоть какой-то ответ, хоть что-то, что дало бы ей понять – она не одна. Но было тихо, даже не лаяли мелкие собачонки (то ли чихуа-хуа, то ли ши-тцу), которых держали некоторые соседи.

Эмили проделала все то же самое у следующей двери, потом – у следующей. Когда и шестая дверь не отворилась, она перестала стучать.

Ш-ш-ш. Звяк. Бум. Снова раздались эти чертовски знакомые звуки, которые Эмили все никак не могла опознать. Чем ближе девушка подходила к середине коридора, тем громче они становились.

Ш-ш-ш. Звяк. Бум.

Эмили пошла на звуки. Они привели к площадке у лифта, которая не просматривалась из главного коридора: чтобы ее увидеть, нужно было свернуть за угол.

Ш-ш-ш. Звяк. Бум.

Упав в дверях лифта, на полу лежала мертвая женщина. Каждые несколько секунд автоматические двери начинали закрываться, но наталкивались на тело и откатывались обратно. Они-то и издавали звуки, которые слышала Эмили.

Ш-ш-ш. Звяк. Бум.

Каждый раз, когда двери толкали мертвое тело, оно слегка вздрагивало, и Эмили ужасно от этого разнервничалась.

Женщина лежала лицом вниз, ее руки и верхняя часть туловища распластались по линолеумному полу коридора, вокруг головы подсыхал ореол свернувшейся крови, а ноги и нижняя часть тела находились в лифте. Рядом валялось два бумажных пакета с продуктами. Их содержимое – главным образом банки с консервированными персиками и пластиковые бутылки с водой – выпало и теперь лежало на полу лифта. На покойнице был дорогой с виду деловой костюм, пиджак и белая рубашка задрались на пояснице, и под бледной кожей виднелась отвратительно вздувшаяся сетка из множества крошечных кровеносных сосудов. Одна ее рука была вытянута вперед, пальцы скрючились, словно, умирая, женщина пыталась выползти из кабины лифта. Вторую руку придавило телом.

Будучи нью-йоркским репортером, Эмили повидала на своем веку немало трупов. В основном они принадлежали самоубийцам, жертвам несчастных случаев или убийств. Она считала, что привыкла к мертвецам, но в том, как шевелился каждый раз этот труп, когда его толкали двери, было что-то невероятно тревожное. Это напомнило Эмили фильмы о зомби, которые она так любила смотреть. Звуки, которые издавали двери лифта, только добавляли жути.

Эмили ни в коем случае не собиралась оставить несчастную лежать на полу, слишком это было ужасно и неправильно. Стоя над телом, Эмили несколько секунд соображала, как ей поступить, а потом уперлась пяткой правой ноги в плечо покойной и толкнула. Тело сдвинулось на несколько дюймов[7], пачкая пол красным, но потом застряло: мешало трение о резиновое покрытие пола лифта. Эмили оставалось только одно: затащить труп за ноги обратно в лифт.

Тщательно избегая наступать в кровавую лужу и остерегаясь автоматически закрывающихся дверей, Эмили переступила через тело. Она почти ожидала, что женщина вдруг выбросит руку вперед и схватит ее за ногу. В мозгу возникла картинка, как ожившая покойница затаскивает ее, отбивающуюся и вопящую, в лифт, как бесшумно скользят, закрываясь, двери, как ее собственные крики становятся все тише, а лифт собирает по этажам все новых и новых желающих поживиться ее плотью. Но покойница не схватила Эмили, продолжая лежать, как лежала. Эмили взялась за ее ноги в синих туфлях-лодочках (Кристиан Лубутен, если Эмили не ошиблась; кем бы ни была эта женщина, при жизни у нее были и вкус, и деньги) и потянула. Тело омерзительно хлюпнуло, втягиваясь обратно в лифт.

Труп оказался на удивление податливым. Разве ему не пора окоченеть? Эмили подняла штанину покойницы, чтобы посмотреть на кожу ее икр: та, конечно, была очень бледной, но не имела обычного для трупов сероватого оттенка. Не было заметно и свойственной нижним точкам мертвого тела синюшности, из-за которой ноги мертвецов зачастую кажутся покрытыми синяками, будто их кто-то колотил.

Странно.

Эмили, конечно, не была врачом, но ей казалось, что окоченение и синюшность – обычные этапы процесса разложения. Должно быть, она ошибалась. Или правила изменились.

Эмили так глубоко задумалась, что даже не заметила, как двери лифта, которым теперь ничто не мешало, снова начали закрываться. Рискуя оказаться с мертвой женщиной в металлическом гробу, она едва успела сунуть руку между створок. Двери вновь открылись, и Эмили поспешно выскочила обратно в холл. Теперь дверям не мешала ни рука Эмили, ни труп неизвестной, в позе эмбриона лежавший в углу кабины, и они наконец беспрепятственно закрылись. Лифт тронулся. Эмили смотрела на светящийся указатель этажей. Восемнадцатый, девятнадцатый… наконец лифт остановился на двадцать первом этаже, куда его вызвал жилец, который, Эмили была в этом уверена, наверняка уже никуда не поедет.

Дверь в квартиру тридцать два была приоткрыта.

Когда Эмили заметила это, сердце забилось быстрее. Может быть, там есть кто-то живой.

Не решаясь просто взять и войти, Эмили крикнула в щель: