Точка - [71]

— Что, наша очередь? — спросил Искин, уминая документы во внутреннем кармане пиджака.

Стеф кивнула.

— Тогда пошли, — он взялся за дверную ручку.

— Я не могу, — сказала Стеф, продолжая изображать добросовестного коридорного патрульного.

— Почему?

— Потому что я терплю.

Искин поймал ее на очередном шаге.

— В смысле?

— Если походить, не так хочется писать, — шепотом объяснила Стеф. — А там, наверное, придется стоять.

— О, Господи! — сказал Искин и отвел девчонку в нишу к туалетам. — Давай. Только быстро.

— Это все фруктовая вода, — сказала Стеф, исчезая за дверью.

— А самой не сообразить?

— Не-а, — отозвалась девчонка. — Я очередь держала.

Искин вздохнул. Ох, Стеф. На все есть ответ! Он потер тупо занывшую грудь. Почему-то вспомнилась Хельма, ее лицо, вытянутое, с длинноватым носом, веснушками и маленьким ртом. Большие, удивленно распахнутые глаза делали ее прекрасной. Если бы у них случилась дочь, то была бы она уже одного возраста со Стеф. Или даже на год или на два старше. Но случилось другое.

Исправительный изоляционный лагерь для неблагонадежных элементов Шмиц-Эрхаузен главного административно-хозяйственного управления Хайматшутц.

Искин прикрыл глаза. Нет, вспоминать Хельму было не к добру. Как только он видел ее перед глазами, обязательно происходила какая-нибудь гадость. В прошлый раз пришлось спешно бежать из тихого Бренна. Хотя виной тому мог быть и приступ паранойи. Может, сейчас на Хумбольдт-штросс ему не продлят статус?

— Я все.

Стеф вышла из туалета, тряся мокрыми руками.

— Там что, нет полотенца? — спросил Искин.

— Не-а.

— Ну, вытри о брюки. У меня нет с собой платка.

Они подошли к кабинету и обнаружили, что он закрыт. Искин постучал, ответом ему была тишина. В коридоре все также, пялясь в пустое, открывающееся ему пространство холла, сидел за столом молодой человек.

— Извините, — обратился к нему Искин, — мы должны были попасть в двенадцатый кабинет, но он почему-то заперт.

— Это не удивительно, — сказал мужчина, чуть повернув голову. — Вы не знаете внутреннего распорядка.

— Возможно.

На лице мужчины отразилась слабая улыбка.

— У нас — обеденный перерыв.

— А вы? — спросила Стеф.

— Я? — нахмурился мужчина.

— У вас, наверное, тоже должен быть обеденный перерыв.

— У меня?

Мужчина привстал, снова сел, поднялся уже полностью. Рот его приоткрылся. Глаза сделались напряженными.

— Вы правы, — подал он руку Стеф. — Вы совершенно правы.

Мужчина вышел из-за стола. В волнении он шагнул в холл, потом вернулся, убрал какую-то книжку в ящик и, посветлев лицом, не оглядываясь, направился к выходу из здания.

— Хорошо, что он не в Фольдланде, да? — спросила Стеф, когда мужчина, розовея пятнышком лысины, прошел в двери.

— Не думаю, что он совсем ненормальный, — сказал Искин. — Возможно, просто с трудностями развития.

— У нас одну такую девочку сразу отправили в приют, — сказала Стеф. — Она не сразу отвечала, когда ее спрашивали.

— Ладно, — Искин взял руку «дочки» в свою ладонь. — Пойдем что ли тоже пообедаем? Кажется, я видел кафе на Бюргер-плац.

Кафе называлось «У Якова». Оно располагалось сразу за частоколом саженцев, находясь в старом, но крепком здании о трех этажах. Здание было белым и голубым, тенты над окнами второго этажа — желтыми, буквы — золотистыми, а тумба с театральной афишей — пестрой.

Хозяина звали Вацеком, и расхождение его имени и названия кафе казалось нарочитым.

Искин взял себе шницель, Стеф пожелала колбасок с горчицей и салат. Они устроились за вынесенным под тент столиком, и буквально в метре от них плохо приклеенный плакат зазывал на премьеру «Доброго человека из Сычуани» с несравненной Сарой Линдер. Рядом приглашали на венгерский цирк с уродцами и львами. Правда, уродцев именовали не уродцами, а удивительными и отверженными созданиями. Но рисунки четко показывали, кто они есть.

— В Фольдланде тоже хотели разрешить цирк, — жуя, сказала Стеф. — Но я ни разу не видела. Это весело?

Искин пожал плечами.

— Кому как.

— Я бы хотела устроиться в цирк гимнасткой.

— Ты разве гимнастка?

— Я гибкая, — сказала Стеф. — Меня бы взяли.

— Но зачем?

— Чтобы ездить с ними на фургоне.

— Ты хочешь стать бродячей артисткой?

— Ты зануда. Это же мечта, — Стеф вздохнула. — Мы бы останавливались в маленьких приморских городках и выступали за еду и небольшие деньги. У нас был бы удав и старый лев по имени Клаус, а еще шпагоглотатель, два жонглера и бросатель ножей. Я была бы звездой цирка, ходила бы по канату и ездила верхом на льве.

— Ты видела это в кино? — спросил Искин.

Девчонка кивнула. На подбородке ее застыла капелька горчицы.

— Дай, — протянул руку Искин.

— Я запачкалась?

— Да.

Стеф подставила подбородок. Искин стер горчицу пальцем. Не удержался, сунул палец в рот. Не так уж и горько.

— Ты тоже мог бы ездить с нами, — сказала Стеф.

— В роли кого — льва или удава?

— В роли врача. Лечил бы нас всех, всю труппу, если мы заболеем.

Искин качнул головой.

— Я только по юнитам.

Городская окраина была тиха. За то время, что они сидели за столиком, всего раз проехал омнибус. Напротив кафе лениво красили фасад. На вновь выглянувшем солнце подсыхали тротуарные лужи. На пустыре за парком мальчишки гоняли мяч.