Точка - [47]

— Что ты несешь? — вздохнул Искин.

— Я ведь с ней не спал, — сказал Баль тихо, наблюдая, как Лем ковыряется в замке. — Она вырубилась на первом поцелуе. А я, знаешь, не совсем отмороженный, чтобы взять и отодрать бесчувственную девчонку.

Искин подумал, что так, как Баль, добиться проникновенности грубыми словами не может никто, ни один человек. Открыв дверь, он повернулся.

— Можешь сказать ей это сам.

— Нет-нет! — испугался Баль. — Я же так… Я вот, принес, — Он протянул пакет. — Ей. Стеф. Вам обоим.

— Что там?

— Пирожные.

— Спасибо, — сказал Искин, укладывая пакет на кольца шланга.

Баль посмотрел в конец коридора, и на лице его появилось беспомощное выражение. Генрих-Отто отступил. В глазах его Искин прочитал укор: «Что ж ты не предупредил-то?».

— Ну, я это…

Баль торопливо шагнул на лестницу.

— Пока! — донеслось уже снизу.

О причине поспешного бегства Баля гадать не пришлось — от умывальников, белея простыней, к комнате приближалась Стеф. Первой, конечно, она увидела пакет и завладела им, свалив на руки Искину мыльницу и ком белья.

— Это что? — спросила девчонка, уже сунув нос внутрь.

— Пирожные, — сказал Искин, проходя в комнату.

— Ух ты, круто!

Стеф поцеловала его куда-то в район уха и, зашуршав бумагой, достала из пакета эклер. Оставив белье на стуле, Искин убрал шланг, мочалку и мыло в тумбочку. Нет, поцелуй был приятен. Как всякое выражение признательности. Но, пожалуй, в его обыденности, легкости и заключался перебор.

— Стеф.

— Да?

Девчонка затолкала в себя весь эклер и вытаращилась на Искина.

— Давай с поцелуями поосторожней.

Несколько секунд Стеф жевала, жмурясь от сладости во рту. Потом спросила:

— А почему?

— Потому что — выгоню.

— Понятно, хорошо, — легко согласилась Стеф. — А можно чайник поставить?

— Можно.

— А еще один эклер?

— Да.

Девчонка кивнула.

— А если не целоваться, то не выгоните?

— Не знаю, — буркнул Искин, подвигая кровать, а вместе с нею — выползающий из-под нее чемодан.

Дно чайника стукнуло о конфорку. Стеф что-то промычала с полным ртом. Искин сбросил матрас к стене. Места стало достаточно, чтобы поместиться на нем вполне комфортно. От матраса пахло прелью. И почему-то совершенно не было мысли, чтобы оставить кровать себе. Вроде правильно, а вроде и не правильно. Если копать глубоко, спящий внизу ставит себя в зависимое положение от того, кто спит выше. Как, например, пес, ночующий на коврике перед постелью хозяйки.

Получается, он похож на такого пса? Ну, нет, не будем углубляться в психоанализ. Просто он все же что-то к ней чувствует.

Обернувшись, Искин посмотрел на танцующую к нему спиной Стеф. Что-то ностальгическое, давнее шевельнулось в груди. Как будто на мгновение прошлое, светлое, не измазанное дерьмом концентрационного лагеря, дохнуло в затылок. Детство, юность, лето, шмели и Лиза Каннехт, скачущая по берегу речки в просвечивающем, воздушном платье…

Да, сказал себе Искин, еще мне нужна будет простыня, что сейчас на Стеф. Можно, конечно, обойтись и без простыни, но зачем? Он забыл доски, голые панцирные сетки, тощие, воняющие дезинфекцией одеяла. Стоит ли вспоминать?

— Стеф.

— Ага, — обернулась девчонка.

— Повесь одежду сушиться.

— Куда?

— У подоконника веревка с крючком на гвоздь намотана, видишь?

— Ну.

Искин встал у выключателя.

— Тяни ее сюда.

— Хорошо.

Стеф понадобилось пять шагов, чтобы вручить веревочный конец Искину. Лем встал на цыпочки, пытаясь попасть крючком в бог знает зачем вделанную в стену проушину. Проушина располагалась сантиметров на десять выше шкафа, и крепление веревки внатяг требовало воистину титанических усилий.

— Так, помоги, — попросил Искин.

— Что делать? — с готовностью спросила Стеф.

— Держи веревку.

— Сейчас.

Девчонка попыталась дотянуться до рук Искина. Близость их сделалась опасной. Грудь Стеф потихоньку, с каждым ее движением, с каждым привставанием на носки выползала из простыни. Искин почувствовал возвращение эрекции. А казалось, что у него все в порядке с самоконтролем. С другой стороны, попробуй тут изобрази импотентного, в смысле физиологического влечения, товарища.

— Что ты делаешь? — спросил он. — Не трись об меня.

— Высоко, — протягивая пальцы, сказала Стеф.

— Стул подставь.

— Так любой дурак может, — заявила девчонка, вновь переходя на «ты». — Даже твой Баль.

— Да, Баль высокий.

— Я знаю.

Стеф подвинула стул к Искину и, хмурая, влезла на него. Схватилась за веревку.

— Держишь?

— Да!

Искин стукнул локоть об угол шкафа и сорвал крючок в последний момент.

— Черт!

— А самому подставить стул не судьба? — прокомментировала Стеф.

— Возможно. Держи пока.

Искин отпустил веревку, сходил выключил чайник, выдувавший пар такими темпами, словно собирался стать паровозом, и подставил второй стул.

— Вообще-то руки устают, — сказала Стеф.

— Баль тоже жаловался, когда мы тебя спасали, — Искин взобрался на стул.

— Он тоже держал веревку?

— Фонарь. Мне светил, — Искин зацепил крючок за проушину, думая, не вылетел бы гвоздь из противоположной стены. — Отпускай.

Девчонка убрала руки.

— Все?

— Все.

Он попробовал пальцем струну, наискосок прочертившую комнату. Веревка отозвалась коротким басовитым звуком. Боу-умм.

— Остался один эклер, — сказала Стеф.