Точка - [42]

Искин качнул головой и потащился дальше. Хорошо, хоть воду дали. Значит, будет запас. Поставить в темный угол, под кровать, к рисовому концентрату, что ему, запасу, будет? Закупорено хорошо, глядишь, не протухнет.

Коридор на его этаже имел выступ, обусловленный комнатами большого метража, и Искин все же сбился с шага, когда сразу за выступом увидел подпирающую стенку Стеф.

— У-у! Вы долго!

Она подскочила и взяла из рук Искина самое тяжелое — бутыль. Та же короткая юбка, та же серая блузка. Те же карие глаза с чертенятами.

— Извини, — сказал Искин, — искал воду.

Он почувствовал, как начинают гореть щеки. Ох, дурак. Радовался, что не увидел девчонку на крыльце? Стыдно теперь? Стыдно.

— Тяжелая, — сказала Стеф, изгибаясь под бутылью.

— А как ты прошла? — спросил Искин, выгребая ключи.

— С Марком и Славеном. И еще четырьмя девчонками. Правда, этот старик за стойкой записал наши имена. Я назвалась Бритт-Мари.

— Понятно. Я думал, он пускает по идентификаторам.

— Ага, Марка и Славена — по ним, а мы должны покинуть общежитие до одиннадцати вечера. Старик сказал, что обязательно проверит.

— Вон как.

Искин отпер дверь и включил свет. Стеф юркнула в комнату первой и сразу, оставив бутыль чуть ли не на пороге, бухнулась на кровать.

— Все, — она раскинула руки, — предел мечтаний!

Лежала: глаза — в потолок, на губах — улыбка.

— Вообще-то, это моя кровать, — сказал Искин.

— Я думаю, мы поместимся, — сказала наглая девчонка. — Здесь места — на двоих. А если одного еще положить «валетом»…

— Это мы обсудим позже.

Искин сдвинул бутыль, закрыл дверь, поставил портфель к тумбочке у кровати и с мясным пирогом шагнул к столу.

— Ты ужинала?

— Ой, нет!

Стеф в мгновение ока спрыгнула с кровати.

— Тогда садись, — сказал Искин, включая электрическую плитку. — Но сначала сходи и набери воды.

— Это куда? — с готовностью отозвалась Стеф.

— Это в конец этажа. Справа — кухня, слева будут умывальники и туалеты. На, — Искин вручил девушке железный чайник.

— Только вы не начинайте без меня, — сказала Стеф и выскочила за дверь.

Искин снял крышку с коробки. Конечно же, сейчас и стоит начать, с усмешкой подумалось ему. Пока малолетнее чудо не явилось. Он же целый день ждал именно этого момента. М-да. Тронутый пальцем пирог был чуть теплый. Остыл. Вдохнув, Искин нырнул в пахучий шкаф, освободил из-под кастюль сковородку. Тьфу-тьфу, кошмар. Зараза, аж глаза слезятся. Точно какая-то химия. Закрыв створку и подышав, ножом он порезал пирог на две неравные части. Меньшую оставил в коробке, на завтра, большую положил на выскобленное дно сковородки. Масла нет, но и не важно. Вкуснотища!

Хлопнула дверь. Искин повернулся и увидел Стеф, прижавшуюся к фанере лопатками. Чайник в руках у живота, щеки — в румянце, глаза широко распахнуты.

— А у вас там моются, — сказала она так, словно ей открылась жуткая тайна.

— Прости, — сказал Искин, — у нас нет душа. Приходится так.

Стеф заторможенно кивнула.

— Ага. Там взрослый мужчина, в пене, а я воду набираю. А он еще поет. И все видно. Ну, хоть и вполоборота…

Она замолчала.

— Если ты тоже хочешь, у меня есть шланг с насадкой, — сказал Искин.

— Н-нет, спасибо.

— Смотри, — Искин забрал чайник из рук девчонки. — Пока вода есть, зевать не стоит. Давай, садись.

Он подтолкнул девчонку к столу.

— Все ж подглядывать будут, — Стеф забралась на стул с ногами.

Искин вручил ей картонную тарелку.

— Я позову Сусанну из сорок третьей, она тебя посторожит, если для тебя это так важно. Сколько ты уже не мылась?

Вскинув руку, Стеф понюхала блузку в подмышке.

— Дня три. А что, пахнет?

— Пока нет, — Искин снял разогретую сковородку с пирогом с плитки и поставил вместо нее чайник. — Но скоро будет.

Он положил деревянную подставку, предупредил:

— Осторожнее.

Стеф отпрянула. Мгновение — и сковородка обосновалась в центре стола. Мясной пирог золотился в ней, как алхимическое золото. Капли жира шипели на дне.

— Это все мне? — спросила Стеф, нырнув к сковородке любопытным носом.

— Ну, все! Не все. Погоди.

— Пахнет зашибически!

— Погоди, говорю.

Искин отхватил ножом четверть пирога, плюющегося мясными комочками, отскреб ее и переложил в тарелку.

— Это кому? — шумно сглотнув, спросила Стеф.

— Мне, — сказал Искин.

— А все остальное?

— Тебе.

Девчонка взвизгнула. Только что сидела напротив, и вот уже нет ее. Искин не успел повернуться, мягкие губы впечатались в его небритую щеку, тонкие руки обняли на долю секунды, он озадаченно моргнул, качнулся навстречу, но, как оказалось, впустую — веселая, счастливая Стеф уже вернулась на прежнее свое место.

— Можно переложить? — спросила она.

— Э… да, — сказал Искин, застыв в неудобной позе.

Поцелуй горел на щеке, словно был из жгучего красного перца. Как его там? Хабанеро?

— А можно из сковороды?

— Ну, да. Все твое.

— Тогда это вам.

Стеф передала Искину неиспользованную тарелку и подтянула к себе подставку со сковородкой. Вилка в ее руке хищно нацелилась на треснувшую, раскромсанную ножом корку. На плитке нехотя начал шипеть чайник.

— Точно все мне? — посмотрела на Искина Стеф.

— Ешь.

— Ну, вы сами отказались.

Вилка вонзилась в пирог. Губа не дура, первый, просто гигантский кусок Стеф едва затолкала в рот. Жирный мясной сок потек у нее по подбородку. Чтобы не испортить блузку, девушка приставила ладонь и, зажмурилась, усиленно пережевывая стряпню господина По. Искин поймал себя на том, что с удовольствием смотрит на то, как Стеф ест. Правда, тут же вспомнился Шмиц-Эрхаузен и испортил настроение.