То, что нельзя забыть - [7]

Восторг жизни переполнял мое детское существо. Таким счастливым родители увезли меня с моими двумя младшими братьями на дачу под город Логойск в сорока километрах от Минска. Было это 21 июня 1941 года. В тот же день отец вернулся домой по делам.

А на следующий немцы бомбили Минск. Над городом полыхало зарево пожаров, и запах едкого дыма мы чувствовали в сорока километрах. Слово ВОЙНА заполнило жизнь вокруг. Я не знал этого слова, но тревога и отчаяние взрослых, особенно моей мамы, вселяли страх и ужас. В этот вечер мама поспешно уложила нас спать. Без сказки! Она вышла на дорогу, ведущую в Минск. Ведь в городе наш папа и ее сестра. Всю ночь мама всматривалась в дорогу, уходящую в ночь. И произошло чудо, в предрассветном мерцании, словно мираж, на дороге возникли отец и Хеля, мамина сестра. Они совершенно случайно встретились в объятом паникой Минске. Шли всю ночь. И пришли. Отец сообщил, что нашего дома больше нет. Он сгорел. Нет больше самой светлой в мире комнаты. В этот момент я понял своим детским разумением, что уже никогда не будет так, как было. Навсегда ушло мое безмятежное довоенное детство.

Начался исход.

Отец поспешил в военкомат. Но там было не до него. Шла поспешная эвакуация. Рядом стояли два крытых брезентом грузовика. В один из них грузили какие-то бумаги, связанные веревками. Другой оставался пустым, и папа понял, что он предназначен для семей военкоматчиков. Прибежал за нами, и мы все бросились к машине. Папа помог маме с грудным братиком забраться в кузов и затем забросил нас, меня и Мишу. Мама забилась с нами в дальний угол кузова, дрожа от страха, что нас высадят. Не высадили. Похоже, никто не знал, кто есть кто. Грузовик наполнился женщинами с детьми. Отец запрыгнул в машину уже на ходу. Путь лежал в Борисов, к железной дороге. Ехали медленно. Дороги были забиты военной техникой. Часто приходилось делать объезды по проселочным дорогам, где легко было заблудиться. Так и произошло, и мы потеряли направление. У какой-то лесной деревни встретились с немецким танком. Почему он не выстрелил по нашему грузовичку? Ночью добрались до Борисова. При въезде в город военный патруль конфисковал нашу машину, и мы долго блуждали в поисках вокзала.

И тут нам повезло. К станции подошел товарный эшелон. Нам помогли взо-браться на открытую платформу, забитую такими же беженцами, как мы. Поезд тронулся и через несколько минут вышел на высокий железнодорожный мост через Березину. Внезапно непроглядная темень ночи озарилась, как днем. Два немецких мессершмитта, подвесив на парашютах ракеты, со страшным воем, который не забыть никогда, на бреющем полете начали расстреливать платформы. Этот апокалипсис мне не описать лучше, чем это сделала мама в своей книжке «Воспоминания»:

«Сразу за мостом поезд остановился, и люди в панике начали прыгать на землю. Смотрю, я осталась одна на платформе с грудным ребенком на руках. Я успела только увидеть, как мой Боренька бросился из поезда, и когда еще раз осветили ракетой, Абрам и Хеля подбежали ко мне и помогли соскочить с платформы.

Я первой спохватилась, что Бори рядом нет. Мы начали кричать, звать его. Кругом стоны, плач детей, каждый зовет кого-то, а Бори нет. Все время мы, не переставая, звали его. Ползком добрались до опушки леса. Кричать уже не было сил, я только могла хриплым голосом повторять: “Боренька, где ты?”. Вдруг чувствую: кто-то потянул меня за пальто. Я встрепенулась: “Боренька, мой мальчик, это ты?”. Никакого ответа, увидеть никого не могла, но Бог меня пожалел и вернул мне мое сокровище. “Боря, почему ты молчишь, отзовись, мой родной”. А он только крепче прижимается ко мне и ни единого звука. Так мы сидели на земле в лесу, пока не начало светать. И я его увидела, моего родного, без одного сандалика, всего исцарапанного. Трое суток он не мог говорить, от испуга потерял дар речи. Мы были счастливы и в то же время были в отчаянии. После того, как к нему вернулась речь, мальчик рассказал, что он все время слышал, как мы кричали и звали его. Он полз за нами, но не мог отозваться.

Наутро нам открылась страшная картина. Матери бегали, искали детей. Маленькие дети ползали по земле и звали своих мам. Военные подбирали их и бросали на платформы, как щенят.

Мы вернулись обратно на станцию в Борисов и снова сели в поезд. Днем нас бомбили. Не разбомбили, и мы доехали до Орши».

Расцеловав нас, папа заново ушел на поиски военкомата. Больше мы его не видели. Перед уходом он сказал маме: «Пиши в Ленинград». Там жили его мать и сестра.

Голодная и опасная дорога продолжалась месяц. Поезд часто стоял сутками на полустанках, в поле. Нас пересаживали иногда в теплушки, потом опять — на платформы. Мы двигались на восток. Опять слово маме:

«В какой-то момент в соседнем вагоне нашего состава ехали новобранцы — молодые парни, и так как эшелоны шли долго, останавливались на длительное время, беженцы выходили из вагонов на свежий воздух. Мой Мишенька однажды приходит и приносит сухари и сахар — полные карманы. “Откуда это у тебя, мой дорогой?” — “Дяди мне это дали”. — “За что они тебе дали?” А он мне отвечает: “Я им сказки читал”. А когда я с теми ребятами познакомилась, они у меня спросили: “Такой маленький и уже умеет читать?”. Я объяснила, что мальчик читать не умеет, он рассказывает наизусть. В такой ужасной обстановке Мишенька не расставался с книжками. При мне новобранцы открывали страницу за страницей и просили: “Мишенька, почитай нам”, и он водил пальчиком по строчкам и “читал” правильно. Кроме того, он знал уйму стихотворений. У него была феноменальная память. Так каждый день он зарабатывал нам на пропитание».