Ткач - [56]

— Она заблудилась, — проговорил наконец Мидар.

Осторожный стук в дверь остановил советника, собирающегося задать вопрос.

Глава вторая

Фирлит разглядывал каменный потолок. Мысль о том, что здесь он в заключении более, нежели в ссылке на западе, все настойчивее терзала ум. Нет, Глава дома Мечей не мучился одиночеством, не рвался к ветреным рассветам, не питал желания поговорить с кем-то: ему лишь хотелось не скрываться больше — и ничего не скрывать.

Сид вернулся. Известие едва ли не напугало учителя наследника, до того оно было странным. Фирлит скорее смирился бы с тем, чтобы близнецы скитались вечно и никогда больше не увидели мать и отца, чем позволил бы одному из них вернуться в Саосс. В глубине души он понимал, что поступок Сида единственно верный, но волнение захлестывало. Мидар не выносил своеволия и неповиновения. Как он накажет сына за побег и тайный брак, оставалось только догадываться. Тут Фирлит резко оборвал ход своих мыслей. Не будь он Хранителем Чести, не стал бы этого делать, но, кроме того, что он являлся опальным царедворцем, был он и попросту честным человеком. Нельзя отказывать Мидару в человечности, умении любить и оберегать своих близких. Да, он делает это по-своему, порой жестко… Вполне может статься, Сид лишь порадует отца…

Фирлит поднялся с постели, взгляд его растеряно скользил по стенам, увешанным коврами. Героические сцены, мифические герои, легендарные подвиги, умело вплетенные в нити, окружали Фирлита и затягивали в темный хоровод, в водоворот, вращающийся все быстрее и быстрее. Звук неровным свистом прорывался сквозь мечущиеся картины, раня слух, становясь всё ближе. Прервать сумасшедшую пляску цветастых полотен не представлялось возможным: кружилась ли комната вокруг Фирлита, вилось ли его воображение вокруг нити сознания… Звук резал пронзительной, прерывающейся нотой.

Он упал на колени, пытаясь заткнуть уши руками, голова разрывалась от дичайшей боли.

— Ты так предсказуем, — тихий слабый голос ворвался в сознание очередным спазмом, Фирлит застонал. — Когда ты научишься не воспринимать все так болезненно?

— Когда это перестанет доставлять тебе удовольствие, — Фирлит с трудом выговаривал слова, но боль постепенно отступала.

— Будешь мучиться вечно, если не научишься контролировать себя.

Пророк слышал мягкую поступь: Эф ходил кругами у скорчившегося на полу человека.

— Ты хочешь что-то поведать мне, Эф?

— Нет. Наверное, нет, — вздох был почти искренним. — Даже не знаю.

— Ты странный сегодня…

Фирлит никогда не осмелился бы сделать то, что сделал сейчас: он приоткрыл глаза. Раньше Эф делал всё, чтобы Хранитель Чести не смог увидеть его: слепота, мрак, искрящиеся вспышки. Сегодня же ничего этого не было. Фирлит увидел ворс ковра, каменную кладку пола… и детские ступни. Эф стоял прямо напротив. И пророк осмелился впервые поднять глаза. Ребенок улыбался. Улыбался странно. Как улыбаются старики перед смертью. Фирлит почувствовал, как ужас сковывает его, на сей раз уже не позволяя оторвать взгляд от черных глаз напротив. Дитя — не образ, не фантазия, всезнающий Эф на самом деле был ребенком, мальчиком лет десяти. Изможденным, бледным, с лихорадочным блеском в глазах и усталой улыбкой. Страх — единственное чувство, которое испытывал сейчас тот, кого называли Пророком.

— Я всегда такой.

Фирлит молчал. Язык отказывался повиноваться, губы пересохли, руки — влажные комки плоти. Эф присел на корточки, склонил голову набок и принялся внимательно изучать лицо Хранителя Чести.

— А вот ты странный. Раньше почему не смотрел на меня?

— Я не мог, — слова звучали глухо, доносились словно бы со стороны.

— Не хотел, — Эф не моргал, не двигался, синие губы его едва приоткрывались. — Впрочем, у нас еще будет время поговорить об этом. Наследник вернулся домой… Второй обрел то, что потерял когда-то.

— Фин.

— Он никого не винит, — послышались ли Фирлиту снисходительные нотки? — Он продолжает свой путь с новым пониманием себя. Это хорошо.

— Что мне сказать его матери, его брату?

— Откуда мне знать, что ты им скажешь?

Очередная улыбка морозом прошила позвоночник, совершенно безразличная и будто бы пустая. Эф поднялся, огляделся, поморщился и продолжил:

— Сейчас куда важнее другое. Что они сделают, когда уйдет их отец…

Эф приложил тонкий палец к губам, изображая размышление, именно изображая и желая показать это. Фирлит осторожно поднялся на коленях, во все глаза глядя на парнишку. Эф молчал, выжидая, затем резко уставился на пророка: чернота глаз резала нервы кинжалом.

— Мидар..?

— Уйдет, да, что они сделают?..

— Но как?!

— Откуда мне знать, как? — Эф снова отмахнулся, словно выбрасывал ненужную игрушку, которая занимала его лишь мгновение перед тем, как он увидел нечто новое. — А откуда эта сцена?

Он указал на один из гобеленов. Тонкая работа мастера рассказывала о том, как Праотец, носящий Имя, Стершееся в Вечности, побеждает своих мятежных братьев, создавая Эртею и ее холодные заснеженные пики. Легенда, на которой росли и близнецы. Фирлит пересказал ее Эфу. Лицо мальчика медленно искажалось улыбкой.

— Скажи, а Праотца кто-то надоумил убить своих братьев?