— Но дед! Дед! — хор детских голосов недовольно качнул сгустившиеся сумерки.
— И не спорить, а то… — Дентар прищурился, намекая на свою власть над сказками, дети притихли и, даже не обижаясь, разошлись по постелям.
Сид молча наблюдал, улыбался и поглаживал по волосам спящую Тилл. Она так и не проснулась, только муркнула что-то сквозь сон.
— Ишь как, удобно ей, — Дентар погладил бороду — редкий дар среди его народа — и снова уселся на бревно.
— Удобно, — Сид не сводил с деда взгляда, а тот смотрел в костер, протягивая узловатые старческие пальцы к огню.
— Привязалась к тебе наша девочка. Много ли таких перевидал?
— Немало, — зеленые глаза не имели никакого выражения. — Ты правда знаешь, что было в конце?
— А кто может знать, конца-то еще не было… — хитрая ухмылка пробилась сквозь сотни морщинок.
— И то верно, — Сид умолк.
Ветви кряхтели в жаре костра, фыркали привязанные ко вбитым в землю кольям кони, заплакал младенец, и спустя мгновение в ночное небо поплыла тихая колыбельная — слов не разобрать, но глаза сами собой закрываются, а в душе мирными теплыми волнами всплывает память о ласке матери.
— Знаю.
Сид встрепенулся и тут же погладил засопевшую недовольно Тилл по плечу. Девочка успокоилась, вновь проваливаясь в сон.
— О зеркалах?
— Нет, о них и правда не знаю… — Дентар подмигнул звездам и снова уставился в огонь. — Наверное, рассказал бы детишкам, что глаза — вот истинное зеркало, вот где искать отражение надобно, да вот не могу…
— Почему?
— Посчитают, что соврал дед Дентар, и слушать больше не будут.
— Отчего же ты соврал, дед, ведь так и есть.
— Так да не так, у них так, у меня так, а вот у тебя — нет.
— Я — не правило.
— Здесь — нет… — старый циркач перевел наконец взгляд на Сида. — Шел бы ты от нас, Сид.
— Куда?
— На родину.
— Мне нельзя туда.
— А куда можно, туда и иди.
— Ты боишься меня, Дентар?
— Не тебя, Сид, не тебя, — одно из поленьев громко треснуло, — того, что ты разбудишь в нашей Тилл.
Неровный ряд повозок тянулся по бесконечным степям. Трава колыхалась на ветру волнами, трещала цикадами и была столь высокой, что скрывала колеса телег. Далекие горы ползли по горизонту, но не становились ближе. Светила опутывали небо лучами, уже приближаясь друг к другу. Когда Сид впервые увидел затмение, замер в восторженном онемении. Яркий, но холодный голубоватый свет Регана впитывал в себя тепло крохотной Ютаны, скрывал её тело за своим, защищая сердцевину дня металлическим блеском. Вся степь на несколько часов погружалась в серебро. Стальными клинками становились стебли травы, синевой сочились горы, вода напитывалась серым и словно бы меняла плотность. Затем Ютана скромно выглядывала из-за плеча супруга, обнажая золотистое своё плечико, проясняя, вычищая тона, даря еще больше тепла, чем прежде. Люди в этих края говорили, что после встречи с любимым, даже небо становится теплым.
Сид путешествовал в последнем возке. Он не правил, сидел, свесив с задка ноги, и глядел в даль, размытую однообразным пейзажем. День за днем они всё двигались и двигались куда-то — такой уж была жизнь кочевников. Никто из них не знал, что такое дом, но безошибочно определял в степном однообразии место, где появился на свет, никто из них не знал, почему стремление вперед стало их целью, но каждый верил, что найдет конец своего пути. В серебре ли, в золоте ли, в ночном ли мраке, но однажды каждый соединится с этой землей, чтобы из нее и возродиться.
— Эй, брат, да что с тобой сегодня? — Фин передал вожжи Тилл. Девчонка всегда с радостным визгом бралась за управление повозкой, позволяя Фину отдыхать.
— Ничего. Час воссоединения близится.
Фин посмотрел на небо, затем перевел взгляд на брата.
— Ты тоскуешь о доме?
— Нет.
— Тогда в чем дело? Вот мы с тобой, здесь, скоро будет конец пути.
Сид невесело усмехнулся.
— Для них — возможно, а вот…
— Нет, нет-нет-нет, ты сейчас пустишься в такие дебри и дали, которых нет даже в этой проклятой степи, бесконечной столь же, сколь и полотно! Прекрати, Сид.
— На днях дед просил меня уйти.
— Нас?
— Нет, меня. Сказал, что я бужу что-то в Тилл. Что ты чувствуешь рядом с ней?
— Я думал, что она обычная циркачка. Есть обычные травницы в обозах, обычные гадалки, обычные торговки… Наша Тилл — обычная циркачка. Приедем на Далекий Сбор, взглянем на её выступление, обменяем улыбки на еду… И ничего не произойдет, как не происходит уже который месяц.
— Не думал, что ты так невнимателен…
— Неправда! — Фин так широко улыбнулся, что возмущение в его голосе стерлось. — Я очень внимателен! Я первым увидел, что Дина влюблена в Гаварна, что тетка Жита больна, что…
— Ерунда.
— Конечно, ерунда, только вот это их жизнь… — Фин в мгновение стал серьезным. — А что ты углядел?
— Эта малышка единственная не помнит, где родилась.
— Ну и что? Подумаешь, подкидыш…
— Здесь не отказываются от детей, здесь никто не оставит своего ребенка, слишком берегут люди то, что могут назвать своим, принадлежащим себе, у них так мало имущества, и семья — всё, что они имеют. И хранят. И чтят.
Фин задумался. Брат давно уже выглядел слишком серьезным. Даже для самого себя. Слишком. Это настораживало, но Фин знал, что когда придет время, Сид заговорит. Сейчас близнец слепо смотрел на серебрящуюся в свете Регана траву и говорил шепотом.
