Тишина - [12]

Ниже - гигантским шрифтом:

"НАШИ ЛОЗУНГИ.

1. Вся власть Учредительному Собранию.

2. Сочетание частной и государственной инициативы в торговле и промышленности.

3. Железные законы об охране труда.

4. Земля - народу.

5. Вступление русской Республики в лигу народов.

Повстанческий комитет."

На базаре, запруженном крестьянами, ринувшимися из деревень поживиться, читали с возов в разных концах, упираясь в каждое слово:

"Крестьяне! Ваши дети и братья, мобилизованные Троцким и другими преступниками, севшими на шею народа, восстали против Советской власти. Большевики разбиты. Никто не посмеет отныне отнимать у вас хлеб. Мы кончили войну и заключили мир. Крестьяне! Бейте в набат! Гоните советскую сволочь из ваших сел, выбирайте повстанческие комитеты!

Командующий 1-й армией Народной Республики

Копытовский."

На третий день, неизвестно кем, в рабочих кварталах по окраинам города было расклеено следующее:

"Товарищи рабочие, крестьяне и красноармейцы Энска!

Преступной, черносотенной рукой в Энске поднят дикий мятеж. Обманутые солдаты, бросив фронт, постыдно бежали. Свое оружие они направили против великой Октябрьской революции, оружейными и пулеметными залпами эти разбойники пытаются смести рабочую и крестьянскую Советскую власть. Давно-ли немецкие жандармы, как звери, терзали ваше истощенное тело? Неужели вы, несчастные бедняки, рабочие и крестьяне, для того страдали в цепях рабства, чтобы всякая белогвардейская банда вам садилась на шею? Полтора года Советы трудовой республики боролись с Корниловым, Калединым, Красновым, с помещиками и капиталистами. И вот теперь, когда главные трудности пройдены, вам говорят: свергайте Совет. Враги революции кричат: долой гражданскую войну. Рабочие и крестьяне! Не верьте этим лицемерным словам. Если Энские черносотенцы против войны, спросите их, по какой программе они стреляют из пушек по городу? Мы знаем, что тяжелая разруха и голод обездолили трудящихся России, но разве пьяные толпы вооруженных дезертиров накормят голодных? Разве гранатами и бессмысленным зверским убийством самоотверженных революционеров уменьшится народное горе? Мы призываем вас не поддаваться на провокацию. Погромщиков ждет суровая кара. Во имя пролетарской революции - вместе с нами поднимите меч против угнетателей. Смерть им!.."

Большевики не сдавались.

--------------

XV.

"А ты в нас стрелять будешь?"

Быстров бредил вторые сутки. Лежа на шинели, головою к дверям камеры, он бессознательно обшаривал липкие стены скрюченными пальцами.

Рядом сидел Лапицкий, заросший бородой, черный, с кружкой воды в руках.

- Погоди, Коля... Коля!.. Ф-фу ты, чорт! Ведь нельзя же так. Ты выпьешь всю сразу. Здесь есть еще товарищи... Глотни!.. Вот... Довольно.

- Жжет... жжет, - стонал Быстров, цепляясь за стену, - вот тут.

Он схватился за горло и разорвал на груди рубашку.

В камере было душно. На сыром захарканном полу спало вповалку несколько человек. Сверху, через квадрат оконца падал скупой вечерний свет.

- Нам ничего не дают двое суток, даже воды, - тихо говорил Лапицкий, будто самому себе. - Крутоярова и Краузе с нами нет... Это хорошо. О них будут вспоминать, обнажая головы, как о борцах. А мы...

Он выпрямился и хрустнул пальцами.

- А тебя опрокинут головой в нужник, будут сечь плетьми и ты не пикнешь, потому что... Не надо было сдаваться, или не надо было начинать.

За дверью камеры тяжелым гулом отдали шаги. Чей-то сиплый голос сказал "отворяй" и замок охнул протяжно.

Вошел человек в матроске. В одной руке он держал фонарь, в другой лист бумаги. Заслоняя ладонью свет, человек оглядел камеру и рассмеялся.

- Спите?.. Ну и спите... покуда.

Повернул фонарь на Лапицкого, вздрогнул.

- Ты кто?

Тот встал, заслоняя собой Быстрова.

- Так скоро?

Вошедший поставил фонарь на пол, подошел к Лапицкому вплотную.

- Сволочь, молчи! Ты кто, я спрашиваю?

Зажав фонарь подмышками, заскреб по бумаге пальцем и запыхтел.

- Быстров ты будешь?

Лапицкий с минуту медлил.

- Да... Я.

Человек в матроске снова залился икающим смехом.

- Плохо... Ха-ха!.. Братишка, а?

И топнув ногой, так, что свеча в фонаре потухла, неожиданно завизжал:

- Скидавай! Все скидавай, распро!.. Об... городок, каиново племя? Скажи, сука чортова, сколько уворовал? Эх ты... мразь партейная!

Лежавшие на полу, заворочались. Быстров громко вздохнул, заметался:

- ... Белевич... дивизия... идет...

- А это кто?

Лапицкий запахнул на груди кожух.

- Не знаю. Вы согнали нас, как табун.

- Хм! Одного поля... Скрываешь? Все равно - к утру амба. Каюк, товарищи, а? Ха-ха-ха!.. - И, обернувшись к двери, крикнул:

- Заходи!

Вошли трое, задышав спиртным перегаром. Один низковатый, саженноплечий, с облупленным носом, подойдя к лежавшим на полу, пихнул ногой, сказал мрачно:

- Сапоги! Одежду!

Второй солдат, стаскивая с себя рванье, икнул.

- В роде, как амундирование на армию... Комиссар, гони штаны, что хмуришься!

Широко расставляя руки, как бы заслоняя Быстрова, Лапицкий медленно стал раздеваться.

--------------

Оконце вверху залепило синим пластырем ночи. Духота распирала камеру. Кислый, муторный запах от спящих, от слизи на стенах стоял в недвижном воздухе.