Тинко - [120]
— Не верь балаболке, Краске! — предупреждает Кальдауне. Он уже догадался, какую новость Фриц принес на хвосте. — Не на ту дружбу ставишь!
— Прочь отсюда! Не троньте меня! Нечего вам тут мой хлеб топтать! Мой хлеб! Что с ним хочу, то и делаю, псы советские!
— Ну, уж это ты ошибаешься! — Бургомистр сердито утаптывает траву на меже. — Есть у нас дело, есть! Не тебе одному этот хлеб принадлежит. Часть общине, часть горожанам, короче говоря — государству.
Дедушка переступает с ноги на ногу и разводит руки, как всегда, когда разъярится.
— Ступайте отсюда! Знаю я таких друзей! Поймать меня хотите? Силой заставить? Не выйдет! Ступайте отсюда! В балансе что? У больших отнимаете, чтоб малым рты затыкать? Гроша не дам на машины от коммунистов!
— Старик, подумай, что ты говоришь! Сам-то не из больших ведь! — заклинает папа дедушку, поднимая руки.
— Не тебе, дармоеду, определять, из больших я или из малых! Лентяй! Пошел, пошел с моего поля!
С грохотом приближается трактор. Тракторист хочет переехать на другую сторону. Дедушка загораживает ему дорогу. Тракторист глушит мотор. Дедушка замахивается плеткой и начинает хлестать трактор, будто это зверь или человек. Плеть гулко хлопает по обшивке мотора. Трактор ни с места. От злости дедушка совсем очумел, но с радостью замечает, что железная оправа кнутовища оставляет на капоте вмятины. Тракторист спрыгивает с сиденья. Вот-вот он набросится на дедушку.
— Неужели никакой управы на него нет! Взбесился старик. Только вчера еще…
Наш папа и бургомистр удерживают его:
— Езжай, он и отстанет.
Тракторист снова взбирается на машину и дает газ. Дедушка отскакивает в сторону, как укушенный пес. Трактор съезжает с полосы. Шагая по скошенному ряду, дедушка размахивает плетью и все грозит кому-то. Он прямо рычит от злости. Но грохот трактора заглушает его проклятья.
Бабушка знает, что́ теперь надо делать: надо отлежаться, пока не заживут поломанные ребра. В горнице будто костры полыхают — это багряное солнце садится за лесом. Дедушка, кряхтя, бродит по дому, а то как бульдожка начинает бегать вокруг бабушкиной кровати.
— Мне бы поесть, отец, — робко замечает бабушка.
Дедушка топает на кухню, вытаскивает из шкафа буханку хлеба, срывает в кладовой кусок сала с крюка и швыряет и сало и хлеб бабушке прямо на постель.
— Ножик бы мне еще, отец, а то не справлюсь я.
Дедушка выхватывает из кармана перочинный нож и открытым бросает его бабушке, точно хочет, чтобы она зарезалась им. Потом он идет в хлев запрягать лошадей. У Дразнилы в яслях осталась полуденная порция овса.
— Зажрался, сучий хвост! Травки тебе подавай, травки! Нет уж, окаянный, теперь ты у меня поработаешь! Старик Краске еще покажет этим вшивым умникам!
С обеими лошадьми дедушка отправляется к Кимпелю. Друг Кимпель обещал дать ему на ночь свою старую жнейку.
Не подвела, значит, дружба! Но и он, дедушка, сдержал слово. Собак этих плеткой со своего поля прогнал. Из-под ремня у дедушки, точно сабля, торчит плеть. Пусть попробует кто подойти к нему ночью — ног не унесет!
Никак, привиденья копошатся у нас на полях? С делянки Краске доносится какой-то треск, что-то шуршит там, будто огромные крысы забрались в хлеба. На старой кимпельской жнейке, выпрямившись, сидит дедушка. Наконец-то лошади идут ровно. Должно быть, молодая уже привыкла к дребезжанью у себя за хвостом. Сперва-то Дразнила один тащил жнейку, а теперь его самого приходится подгонять: того гляди, молодая надорвется. Жнейка так и выплевывает кучки колосьев на землю. Но они еще не связаны в снопы. Пустяки! Завтра у дедушки еще целый день, вот он и успеет снопы связать, а на вечер ему друг снова машину обещал.
Дедушка совсем забывает о своих годах. Ему кажется, что опять он молодой каменщик. Отработал смену на фабрике, а теперь спешит отмахать и вторую у барона фон Буквица. Ведь не раз он тогда, будто дух земли какой, сине-черные ночи напролет ворочал тяжелые пласты на своей делянке.
Молодой Краске да два добрых коня! Глаза у этих умников поперек лба встанут, как завтра утром увидят, что у Краске половина ржи уже скошена.
Недалеко от дедушки стучит трактор. Гул мотора то приближается, то удаляется. Время от времени из темноты вырастают бабки, деревья, одинокий куст, клочок нескошенной ржи, а вдруг видно зайца, ковыляющего по жнивью, — это светящиеся глаза огромного железного зверя рыскают по полям.
Крылья жнейки медленно поднимаются из ржаного моря и, будто отряхнувшись, снова окунаются в темную пучину. Дедушка жмурит глаза и плеткой хлещет в сторону света. «Тра-тата-пуф-пуф, брум-паф-паф!» Два зверя пасутся в ночном. Но один из них видит, что жрет; другой, точно краб, ощупью бредет в темноте.
Треск дедушкиной машины смолкает. Может быть, это он перекусить остановился? Да у него ни крошки в кармане с собой нет. Он откусывает кусок черного жевательного табака. Сок так и течет у него с губ. Но почему его жнейка молчит? Дразнила упал. Он катается по жнивью, забрасывает ноги вверх. Молодая лошадь шарахается. Дедушка ждет: Дразнила оступился.
— Вставай, вставай, пес шелудивый! — кричит дедушка.
Кнут так и свистит в ночном воздухе. Мерин не встает. Он валится на бок, хрипит. Дедушка соскакивает на землю. Не хватало еще, чтоб у гнедого начались колики!
