Тинко - [123]

Грохот приближается. Бабушка лежит, скрестив руки, и слушает. Теперь гром гремит совсем рядом. Робкая улыбка пробегает по лицу старушки. Она вздыхает с облегчением. То не гром и не град, то тракторы, о которых рассказывала невестка. Бабушка совсем успокаивается: такой-то гром человеку подвластен.

Дедушка, которого треплет лихорадка, тоже слышит грохот. Он приподнимается.

— Плетку, плетку дайте! — кричит он. — Разгоните тучи, разгоните их! — И дедушка снова падает на подушки.

— Успокойся, отец, не гром это, — говорит бабушка, тряся старика за плечо.

Дедушка ничего не замечает. В бреду ему мерещится, что дождь заливает его неубранный хлеб. Водопадом он обрушивается с неба и пригибает рожь к земле. Весь хлеб полег. Зерна сыплются на мокрую от дождя землю. Клинг-кланг… Слышишь, как осыпаются колосья? Секунда — зерно. Секунда — и десять зерен. Секунда — тысяча зерен! «Миллион!» — вопит дедушка. Бабушка снова начинает молиться. Но теперь она молится не из-за грохота, она молится за дедушку:

— Смилостивься ты над ним, когда возьмешь его к себе! Не грешнее других он…

А дедушке кажется, что осыпавшиеся зерна уже снова проросли зеленой озимью. Молодые побеги переплелись с редкими старыми стеблями. Вокруг ходит народ и показывает на него, на Краске: «Глядите, глядите, вон он, Краске-хозяин: два добрых коня, а урожая так и не собрал!» Молодая поросль пробивает себе путь между старыми стеблями. Вот уже все поле покрылось свежей зеленью. Вот она забирается к нему во двор, поднимается по стене, лезет в окошко… вот-вот обовьет его. Дедушка силится подняться, сбрасывает одеяло. Бабушка успокаивает старика, но он ничего не понимает. С улицы доносится грохот трактора. Стекла в горнице дребезжат.

— Все кончено, все! Мой хлеб! Мой хлеб! — выкрикивает дедушка.

Трактор привез мертвого Дразнилу к нам во двор. С раздутым животом лежит он на телеге, в которую за день до этого запрягали его самого. Глаза, подернутые пленкой, устремлены в неведомую даль. Жизнь шагнула вперед, переступив через падаль и трупы. Бабушка все трясет дедушку за руку:

— Смилостивился над нами господь — машина это. Слышишь, как она стучит? Будто гром прирученный.

Дедушка поворачивается на другой бок.

А в это время на его делянке грохочет другой трактор. Наш папа договорился с трактористом. Вместе с Шепелявой они идут за трактором и ставят бабки.

Папа побывал и в Крестьянской взаимопомощи. Сбегал к бургомистру — он хлопочет обо всем, будто и не отлучался ни на один день.

«Давай пригоним молотилку в поле: колос не так осыпаться будет», — сказал он бургомистру.

Кальдауне согласился:

«Почему бы и не попробовать? Другие так делают, сделаем и мы».

К вечеру трактор тащит молотилку на дедушкин участок.

— Старик Краске в гробу бы перевернулся, увидев такое своими глазами.

— А разве он уже помер?

— Пока нет. Еще дерется с курносой.

— А вот Фимпель-Тилимпель помер.

— Да он вроде и не болел?

— Нет, болеть он не болел, хоть и ходил зимой разутый. Утонул.

— Утонул? Где ж это его угораздило?

— На кимпельском лугу, в сточной канаве.

— Да разве там можно утонуть?

— Это смотря кто в нее упадет и как.

— Перепился небось, вот и принял сточную канаву за свою кровать.

— Говорят, кто-то его напоил до бесчувствия.

— Ясно кто.

— Вчера вечером Фимпеля поймали: он таскал раннюю картошку на участке Кальдауне.

— С чего бы это он вдруг полез к Кальдауне?

— Да кто ж его знает…

— Тут что-то нечисто. Каким бы Фимпель ни был, а красть он не крал.

— Если ты так уж это точно знаешь, пойди да скажи… Нога еще при Фимпеле была, кабанья, на проволочке. Этой ногой он все поле следами утыкал, чтоб подумали, будто это дикие свиньи картошку перерыли.

— А расспросили Фимпеля-то?

— Нет, забыли. Отняли мешок с картошкой и отпустили. А теперь уж некого и расспрашивать.

— Верно, подослал его кто.

— Тссс!

— И подослал его тот, кто бургомистру Кальдауне отомстить хотел за историю с яйцами.

— Тссс! Тише ты! Доказать-то ты не можешь.

Мимо проходит бургомистр Кальдауне.

— Придет час — всё докажем! Полный счет предъявим, — говорит он и залезает на молотилку.

— Говорил же, чтоб ты язык за зубами держал! Потом будешь стоять как дурак и ничего доказать не сможешь.

— А ты не слышал разве: придет час!

Дом дрожит от дедушкиных криков. Дедушка не хочет умирать. С кулаками он набрасывается на смерть. Крики его слышны даже во дворе. Тило поджимает хвост и лезет в конуру. Куры, склонив голову набок, слушают и то и дело посматривают на небо: не покажется ли ястреб на птичьем дворе?

— Хозяйство мое она погубит… косой, с косой идет на меня! — вопит дедушка.

У бабушки пылают щеки. Она лежит рядом с дедушкой и не устает успокаивать его:

— Никто и не думает губить твое хозяйство. Слышишь, ни кто и не думает…

Напрасно она старается: слова ее для дедушки что жужжанье пчелы.

— Я им покажу, каков старый Краске! Верхом на пушке прискачу! Дразнилу и Кимпеля запрягу! Пошел, пошел, Кимпель-пес! Цыц! Я теперь главный. Не примечаешь разве: на дружбу поставил. Друг-то вывезет…

— Отец, отец! Да погляди ты, Тинко пришел. Вот он стоит дрожит. Неужто не видишь?

Дедушка что-то бормочет в ответ. Я ничего не могу разобрать.