Тимошкина марсельеза - [8]

Лепёшка! Таких бы лепёшек сто! Тимошка ел и наслаждался.

— Налей-ка, мать, погорячее. — Василий Васильевич протянул Пелагее Егоровне стакан и спросил у Тимоши: — Может, захворал дед?

— Нет, — ответил Тимошка. — Он даже не кашляет сегодня. Всю ночь не кашлял.

— Не кашляет? — переспросил Василий Васильевич и поднялся из-за стола.

* * *

Широко распахнута дверь сарая. Во дворе чужой народ, В сарай заглядывают все, кто хочет.

— Помер шарманщик, царство ему небесное! — говорит соседка и крестится.

Василий Васильевич привёл плотника, и тот начал сколачивать деду гроб.

Плотник шаркал рубанком. На белый, только что выпавший снег падали крутые стружки. Тимошка молча глядел на его работу.

— Поди шапку надень, — сказал плотник.

Но Тимошка продолжал стоять с непокрытой головой.

— Захвораешь, — сердито повторял плотник, забивая гвозди в отсыревшие доски.

«С добрым утром! С добрым утром!» — кричал в сарае голодный Ахилл.

Тимошка всё стоял и смотрел, как плотник прилаживает доску к доске, и не мог ещё понять, что уже никогда не пойдёт с дедом по дворам петь и плясать.

Собрав свой инструмент в мешок, плотник спросил:

— Ну, кто там со мною расплатится?

Из дому вышла Пелагея Егоровна. Проводив плотника, она кликнула соседку, и они пошли с нею обмывать деда.

«Каприз судьбы»

На другой день после дедовых похорон Тимошка вернулся поздно. Все уже спали.

— Где ты был? — спросила его Пелагея Егоровна.

— Работал. Ахилла-то надо кормить, — ответил Тимошка.

Ночевал Тимофей в доме. Пелагея Егоровна постелила ему на полу. Ахилла она посадила за печь и накрыла лукошком.

— Пускай сидит не шебаршится.

Тимошка долго ворочался — не мог уснуть.

— Чего ты? — спросила, нагнувшись над ним, Пелагея Егоровна и сунула ему холодную картошку.

Тимошка не открывал глаз.

— Никак, плачешь?

— На кой мне плакать? — Тимошка натянул на голову одеяло.

— А ты поплачь, поплачь. — И Пелагея Егоровна погладила Тимошку по голове.

Глотая слёзы, Тимошка повернулся к стене. Он слышал, как Пелагея Егоровна, погасив коптилку, вздыхая, ушла за перегородку и там шептала Василию Васильевичу:

— Как теперь, Вася, с мальчишкой-то быть?

— Где четверо, там и пятый, — отвечал Василий Васильевич. — Только гляди, чтобы не шлялся, а там что-нибудь придумаем.

— Плачет. Не спит, — продолжала шептать Пелагея Егоровна.

— Поплачет — уснёт, — отвечал сквозь сон Василий Васильевич.

Тимошка не мог уснуть. Он вспоминал, как дед, укладываясь спать, разговаривал с Ахиллом:

«Ещё один день прошёл, так пройдёт и вся жизнь».

«Прошёл, прошёл», — повторял попугай, качаясь в кольце.

Ахилла дед уважал, а шарманку, которую таскал на спине, не любил.

«Разве это музыка? — говорил он. — Разве это инструмент? Это «каприз судьбы». Только и всего».

Тимошка знал, что у деда была «музыка», которую он берёг. Он только иногда вынимал её из длинной коробки, сдувал с неё невидимую пыль и, снова уложив на бархатное ложе, завёртывал коробку в мягкий платок.

«Сыграл бы на дудке», — попросил Тимошка.

«Ша! — сказал дед и, будто боясь кого-то разбудить, добавил совсем тихо: — Флейта — не дудка. Это большая разница».

Порывшись в кармане, Семён Абрамович послал Тимошку в лавочку купить спичек. Спички ему были не нужны — ему хотелось остаться одному.

* * *

— Одно тряпьё, — сказала Пелагея Егоровна, разбирая в сарае дедову постель. — Куда его?

— Обожди! — И Тимошка, вспомнив, достал из-под жёсткой подушки дедову флейту.

— Гляди не трогай, — пригрозил он Фроське и отнёс флейту в дом, поставил потёртый футляр на подоконник.

Хозяева в сарае прибрались. Накрыли шарманку рогожей. Пусть себе стоит. Куда её?

Первые дни Тимошка в сарай не заходил. Но как-то, когда дома никого не было — Фроська с Пелагеей Егоровной ушли в баню, — он взял с подоконника футляр и пошёл в своё прежнее с дедом жильё. В сарай сквозь щели светило зимнее солнце. И Ахиллово кольцо, которое забыли снять со стропил, качалось под перекладиной на бечёвке, совсем как золотое.

Тимошка постоял на пороге. Потом сел на чурбачок и поднёс флейту к губам. Осторожно нажимал на клапан, дул, но флейта молчала.

— Не поёт? — спросил Гриша.

Тимошка не слыхал, как Гриша появился в сарае. Он взял из Тимошкиных рук флейту, осмотрел её и покачал головой.

— Сломан инструмент, клапанчика не хватает.

— Чего не хватает? — переспросил Тимошка.

— Клапанчика. А ты чего на ней хотел сыграть?

У Тимошки было сокровенное желание. Однажды дед стал учить его песне с чужими, непонятными словами. Тимошка сразу понял мотив, но со словами не ладил.

«Пой, пой просто так, — разрешил дед. — Эту песню поют ангелы», — и долго слушал его с закрытыми глазами…

— Ты что, ангелов не видал? — удивилась Фроська, когда Тимошка спросил, какие они, ангелы. Она показала ему открытку, на которой по синему небу летела румяная девица, и за спиной у неё были крылья, похожие на гусиные.

— Нешто они такие? — усомнился Тимошка.

— Гляди: крылышки, головка кудрявая, — любовалась Фроська и великодушно предложила: — Хочешь, подарю?

— На кой она мне? — Тимошка не мог бы доверить удивительную песню такому ангелу.

— Такой-то картиночки ни у кого нет… — с обидой сказала Фроська.

— «Аве Мария»! — вспомнил Тимошка первые слова песни и обрадовался, будто нашёл что-то очень дорогое.