Тимош и Роксанда - [9]

— У моего мужа тоже кто-то был, — сказала пани Фирлей, чуть сжимая углы рта.

Пани Ирена знала: это признак подавляемого раздражения.

— Вы хотите сказать, что мои сведения неточны? — спросила княгиня Гризельда, не оставляя вазы в покое.

— Ни в коем случае, княгиня. Сначала Львов обобрали войска, бежавшие из-под Пилявы, а потом уже Хмель. Семьсот тысяч этот библейский зверь, как вы замечательно выразились, взял товарами. Город едва наскреб шестнадцать тысяч монет.

Княгиня Гризельда оставила наконец вазу и принялась терзать свой жемчугами шитый носовой платок.

— Мой муж не принял командования над гарнизоном Львова только потому, что боялся поставить город в худшее положение. Хмель и этот его Кривонос почитают князя за своего личного врага. Если бы князь остался в городе, они не отступились бы от его стен.

— Насколько я знаю, полковник Кривонос овладел Высоким замком, — вставила словечко пани Ирена.

— Бог покарал это кровавое чудовище. — Княгиня Гризельда упрямо беседовала только с равной себе пани Фирлей. — Он получил ранение.

— Господи! Все ужасно! — воскликнула пани Фирлей. — Каждый новый день приносит новые страхи. И это нелепое решение сейма!

— Вы имеете в виду запрет на выезд в Гданьск? — спросила княгиня.

— Ну конечно! Ведь запрещен не только выезд, но имущество тоже возбраняется вывозить. Собираются сделать еще один подарок Хмелю и татарам.

— Решение сейма — мера вынужденная, — сказала княгиня. — Если поедет в Гданьск хотя бы один из нас, тотчас побегут все. Мы без Хмеля передушим друг друга. Мой муж требует от сейма нового посполитого рушения. Нужно без промедления собрать новые войска. Нужно идти навстречу врагу.

Пани Ирена вдруг засмеялась.

— Нынче все чего-нибудь да требуют. Одни, как ваш муж, собираются идти навстречу гетману Хмельницкому, другие хотят оборонять переправы у Вислы, третьи — сесть в Варшаве. Но все говоруны только и знают, что укладывают сундуки да отправляют их на возах в укромные места, где наготове шхуны и дубасы. Это не мои слова, так говорят на улицах Варшавы.

— Ужасные времена! — пани Фирлей прижала пальцы к вискам. — Около Люблина казаками заняты Ленчна, Ухане. Неспокойно в Мозовии. Под самой Варшавой бродят тысячи разбойников из мужиков.

— У всех теперь на устах слова Радзивилла, — сказала пани Ирена. — Он якобы где-то обмолвился, что, покажись ныне под Варшавой полк казаков, все бы бежали, как крысы.

— Это не стиль Радзивилла! — презрительно сощурила глаза княгиня Гризельда: ей не нравилась Деревинская. — В ваших словах много яда. Но что вы посоветовали бы делать?

Пани Ирена понимала: это слишком много — нажить за день двух таких врагов, королеву и княгиню, но сдерживаться она больше не могла.

— Вам я посоветовала бы бежать, — сказала она, улыбаясь. — Князь Иеремия бегал по всей Украине и уцелел.

— Пани Деревинская потеряла все свое состояние! — поспешила на выручку своему другу сердца пани Фирлей.

— Сколько вы потеряли? — спросила княгиня Гризельда. — Мы потеряли десятки городов, и, однако, князь Иеремия не пал духом. Он готовится к новым сражениям. Польское войско не привыкло отступать, потому поражения столь удручающи. Да ведь моему мужу и не дали власти над войсками. Он воевал своими силами, на свой страх и риск. Зачастую один защищая всю Речь Посполитую от многих орд, казачьих и татарских.

— Простите меня! — поклонилась пани Ирена. — От этих ужасов многие из нас совершенно теряют головы. Ради Бога простите! Я знаю — князь Иеремия святой человек!

Это было сказано так искренне, такой аскетизм запечатлелся вдруг на лице пани Ирены, что княгиня простила ей разом все дерзости.

— Давайте помолимся! — Пани Ирена опустилась перед распятием на колени и услышала, как у нее за спиной встают на колени княгиня Гризельда и пани Фирлей.

4

На очередном заседании сената с пламенной речью выступил брацлавский воевода Адам Кисель:

— Необходимость заставляет снова вступить в переговоры с казаками, но переговоры невозможно вести от имени речи Посполитой, сказал он. — Надо прежде избрать короля. Не говорю, того или другого, а кого Бог на душу положит. Хмельницкого в наших документах титулуют «старшим войска Речи Посполитой», а сам он свои бумаги подписывает: «старший войска короля его милости». Соблаговолите же увидеть наконец, что у этих хлопов республика ничего не стоит. «А що то есть Ржечь Посполита? — говорят они. — И мы также Ржечь Посполита. Але король, то у нас пан!» Король для них нечто божественное. И только воли короля они послушают!.. Вы боитесь злоупотреблений королевской власти, хлопочете о гарантиях. Есть немало средств добиться подобных гарантий. Но если вместо скорейшего избрания короля станем заниматься рассмотрением возможных злоупотреблений, то все права наши пойдут к дьяволу, вольности — к двум чертям, а наши шеи — под острую саблю пана Богдана.

Снова начались речи, в которых предлагались разные варианты все тех же мер: «Идти под осажденное казаками Замостье, укреплять переправы на Висле, купить наемников для удержания Варшавы…»

Канцлер Оссолинский, чтоб сдвинуть сейм с мертвой точки, предоставил слово очевидцу из Покутья, шляхтичу Корчинскому. Этого шляхтича захватили восставшие мужики, повели на суд к своему предводителю Семену Высочану, но ему удалось бежать.