Тихоходная барка «Надежда» - [67]

Сомневался, как видите. А Вовик взял да и справился - чего там... По камушку, как говорится, по кирпичику... Вознес с помощью рабсилы и чудной техники все эти пять этажей с плоской крышей. Стоял "худой плечистый парень в спецовке", как писали о нем в газете, стоял, смущенный, под взглядами зевак и объективами телерепортеров.

Ну, а сразу же после завершения строительства куда-то из города и исчез. Сразу же и пропал после небольшого митинга, знаменующего завершение стройки. После небольшого торжества, где пенсионер Фетисов рассказал всю свою нелегкую трудовую жизнь, а оркестр медных труб духовой музыки исполнил "Прощание славянки" - вот тогда он и исчез непосредственно после того, как ЖЭК тожественно приступил к раздаче населению квартирных ключей. И никогда больше в городе не показывался, хотя многие им интересовались.

И потекли, потекли в новом доме счастливые мирные дни сибирской золотой осени. По утрам туман стлался над голубенькой рекой Е., опадала, ставши желтой, зеленая листва, а люди, разместив свой скарб по приличным углам, радостно выходили теперь на балконы курить папиросы и сигареты. Вот уж и первые заморозки ударили, и вдруг потемнело небо, затянули его свинцовые тучи, и зарядил на землю нудный осенний дождичек. И лил, и лил, и лил. И тут-то все и началось.

А именно - возвратился Фетисов[1] утром к себе домой со строгой службы в добровольной народной дружине и видит: в квартире лужи на полу. Да такие широкие, такие глубокие, что, будучи ребенком, свободно можно и парусные кораблики пускать, если, конечно, хорошенько дуть.

Напрягся ветеран. Добавил к имеющимся на лацкане многим значкам и медалям еще несколько и отправился выяснять отношения на второй этаж, где жил другой слой общественного пирога - Иван Иваныч Рамбургер, кандидат каких-то особенных наук и без пяти минут доктор тех же наук.

— Вы что же это, товарищ? - ответственно сказал Фетисов. Но Иван Иваныч встретил его совсем печальный.

Закутавшись в шотландский плед и близоруко щурясь, он крутился с тазами и трехлитровыми банками среди собраний сочинений классиков и основоположников, тихо ругаясь русской матерщиной.

— Льет! - уныло мотнул он высоким лбом. - Я уж хотел было подняться, да стесняюсь, знаете ли, как-то...

— А вот мы ей сейчас, - выстрожился Фетисов. - Правила нарушать никому не позволено, хоть кто есть

кто.

И вот уже вдвоем с напряженным и по-хорошему взволнованным Рамбургером они деликатно застучали ногами в упругую дверь разведенной Сони Игнатович, которая, хрупкая, как лилия, пела по вечерам в кинотеатре "Октябрь", опершись в лучшем платье о черный рояль и чаруя публику волшебными пассажами своего колоратурного голоса.

— Это - ужасные, зверские люди. Хамские, непорядочные, плохого воспитания. Я их сколько раз умоляла, а

они лишь хохочут, - заплакала красавица, одной рукой доверчиво цепляясь за Рамбургера, а другой, окольцованной, указывая на ходуном ходящий и одновременно протекающий потолок.

— За мной, товарищи! - не растерялся и тут Фетисов. И лихо скакнул на четвертый этаж, откуда и разливались,

подобно потоку, надсадные звуки лихой гармоники.

— А вот я щас как тебе засарачу по харе, чтоб ты наменя бочку с паром не катил, - сказал, икая, Фетисову

могучий слесарь Епрев.

— А ну прими руки! - истошно взвыл Фетисов. - Совсем распустились, понимаешь!

— А в чем дело, Сережа дорогой! - прекратили на этот крик пляску среди водяных луж какие-то мордастые молодые люди, высовывая в дверь свои морды.

Сонечка побледнела и прижалась к Рамбургеру. Тот еще более напрягся. Лишь Фетисов был тверд.

— Не сметь! - взвизгнул он, отступая. - Дом в нетрезвом виде заливаете! А знаете, что за это бывает?

В ЖЭК на ковер пойдете!

— Нет, старый деда, нет, что ты! - взволновались тогда молодые люди, высыпая на площадку. - Как мы можем, будучи сами специалистами? Ты - выше ищи, да мы с тобой и сами пойдем для компании.

— Ага! Вот это - другой разговор, - сказал остывающий Фетисов.

И вот уже все вместе, всем дружным коллективом они стали сильно ломиться в квартиру № 13, как раз туда, где я тогда жил да и до сих пор проживаю: тихо, мирно, счастливо, значительно изменившись к лучшему.

Ну, и появились они (спасибо, товарищи!) как раз вовремя, потому что я вот именно как раз в тот самый момент, поддавшись минутной антинаучной меланхолии пессимистического мировоззрения, совершал идеологически неправильный поступок. А именно - приглядывал, что мне ловчее сделать: повеситься на оконном карнизе или, наоборот, напустив полную ванну горячей воды, взрезать в последней подобно римлянину постылые вены и уйти в мир иной, где ничего нет, но есть все.

А тут-то и подоспела депутация. Я сначала сильно струсил, решив, что мои добрые соседи стали гуманные до ясновидения. Но потом мы со всем быстро разобрались, и все стали молча смотреть на мой потолок, с которого все лились и лились косые струи.

- А давайте-ка, товарищи, поднимемся, что ли, еще выше, может, там какое нарушение? - предложил Рамбургер, поправляя роговые очки и почему-то смущенно откашливаясь.

И мы все вышли на плоскую крышу и стали смотреть в небо.