- Да? Ну и что? Ну, пьяный. А вы мне, извините, подавали? Нет? Вот так. А вам я что сделал? Раскачиваюсь и на ногу наступил? Да нет, не нарочно я... Уж вы извините, извините, я немножко заснул. Я - поезд. Я электричку жду до Кубековой. Вы извините, я просто, не потому, что я - пьяный, я просто спал, а сейчас проснулся, вы меня извините, я не хотел вам сделать ничего дурного...
Обычная, милая сердцу российская картина. Мужик в мятой шляпе и мятых брюках, проснувшийся в зале ожидания пригородных поездов. Сосед его, интеллигентненький мужчина, хранящий брезгливое молчание. Бабы, мужики, девки, длинноволосые их хахали, с транзисторами, лузгающие семечки и время от времени вскрикивающие в метафизическом восторге:
- Ну, ты меня заколебал!..
Да и сам зал ожидания - со знаменитыми жесткими эмпээсовскими диванами, вековым запахом карболки и громаднейших размеров фикусом, "фигусом", который наряду с еще больших размеров картиной из жизни вождей мирового пролетариата должен, видимо, по хитроумному замыслу станционного начальства, эстетически воздействовать на буйных пассажиров, смягчать страсти, утишать расходившиеся сердца.
- Да! А все виноват был тот самый беляшик, - сказал мятошляп, хотя чистый сосед его, уткнувшись в газету,
отвернулся и всем своим видом давал понять, что лишь по значимости своей в жизни и некоторой даже доброте не выталкивает он опустившегося за те большие двери, крепко ухватив его за шиворот, а то и хряпая по тощей шее жирным кулаком.
- Беляшик, беляшик, - монотонно повторял проснувшийся. - Кабы не тот беляшик, так оно, может, все и по
катилось бы по-иному, что ли?
Спрашивающий задумался.
— Хотя... черт его знает, черт его знает, - бормотал он.
— Эй! Пахан-кастрюля, чо хипишишься? Курить есть? - окликнул его высокий парень с гитарой.
— Дак а почему нет? - рассудительно сказал "пахан".
— Товарищи! - оторвался было от газеты культурный человек. Но, увидев крутой лоб присевшего на корточки
любителя легкой музыки и протянутую за папиросой "Север" мощную длань, татуированную воспоминаниями все о той же далекой части света, лишь только мелко выдохнул, а потом брезгливо в себя вдохнул, стараясь не улавливать ядовитый лично для его здоровья, равно как и других трудящихся, табачный дым этих дешевых мерзких папиросок.
— Ну, дак ты расскажи, ты чо там плел-то? - рассеянно обратился к старшему товарищу курящий мужественный юноша.
- Дак я вот те о чем и говорю. Меня беляшик и погубил, а они мне дали самый последний шанц.
- Да какой же такой "беляшик"- то и какой "шанц"? - вскричал нетерпеливый молодой человек.
- Ты говори, что ли. Ты что нищему бороду тянешь? А?
— Да я ж тебе начинаю, а ты тут стрекочешь! - раздражился мужик. - Хочешь, так слушай. А не хочешь -
вали кулем!
— Ну, слушаю, - сказал юноша.
И полился ровным потоком строгий рассказ мужика:
- Вот. Это началось в прошлые шестидесятые годы нашего столетия. Я, тогда находясь на ответственной работе снабжения с хорошим окладом, зарвался и, получив головокружение от успехов, стал сильно пить коньяк и спирт, потому что оне тогда были маленько дешевле, чем сейчас, ну а денег у меня всегда было предостаточно.
Вот. И товарищи, и начальство обычно предупреждали меня, что дело рано или поздно может кончиться хреново при таком отношении, но я им безнаказанно не верил, потому что имел удачу в работе всегда, а это очень ослабляет.
Но время показало, что они стали правые. Ибо ввиду пьянства у меня начались различные служебные неудачи, не говоря уже о личных, поскольку моя жена вскоре после всяких историй от меня совсем ушла. А служебные ужасы запрыгали один за другим, как черти. В частности, вот на такой же скамейке Савеловского вокзала города Москвы, где я в пьяном виде коротал ночь, не имея гостиницы, у меня неизвестные козлы и вонючки украли моток государственной серебряной проволоки, за которой я был послан самолетом в город Сызрань, так как у нас вставал из-за отсутствия этой проволоки цех, а у меня ее украли. Сам знаешь, что за это бывает...
