Тихий тиран - [89]

Слава сказал Игашову о хобби академика, исходя из того, что если у него нет никакого хобби, то после беседы с корреспондентом оно появится. Во всяком случае, для читателей. Не может же быть, чтобы знаменитый человек ничем не увлекался! В конце концов можно повернуть дело так, что и основная профессия станет хобби! Это даже поучительнее!..

— Я не даю интервью, — сухо сказал Богоявленский, когда Слава представился, — никому и никогда.

— Я это знаю, — нашелся Слава. — Уже наводил справки… Но ведь к вам никогда не обращались журналисты из молодежных газет, насколько мне известно…

Он, разумеется, рисковал, но другого выхода не видел.

— Вам плохо известно, вот как раз им-то я и не отказываю.

— Прекрасно! — рассмеялся Слава. — Почему же вы хотите сделать исключение для нашей газеты?

Академик Богоявленский был несколько озадачен.

— Вы, очевидно, нахал, молодой человек? — предположил он.

— Нет, — твердо сказал Слава. — Я не нахал.

— Ладно, — сдался Богоявленский. — Терзайте!.. Допрашивайте… Только никаких анекдотов, чур, не сочинять!.. Не потерплю!

…У академика Богоявленского и в самом деле было хобби. На следующий день читатели узнали, что в районе города находятся пещеры. На первый взгляд они почти незаметны, потому что завалены сверху мусором и отходами разных предприятий. Но академик Богоявленский, который уже сорок пять лет занимается изучением пещер на территории страны, считает, что в них могут быть наскальные рисунки. Он и группа энтузиастов из разных городов решили обследовать пещеры, чтобы окончательно выяснить этот вопрос…

Остальное сохранилось в памяти Славы…

Слава закрыл блокнот и спрятал ручку в карман:

— А у вас, Геннадий Христофорович, в нашем городе есть однофамильцы…

— Не удивительно, — хмыкнул академик, немного уставший от вопросов молодого журналиста, — фамилия наша распространенная. Я, например, встречал Богоявленских и в Москве, и в Киеве, и в Казани…

— Точнее сказать, однофамилица. Елена Васильевна Богоявленская… Я писал о ней.

— А вот она как раз и не однофамилица, к вашему сведению. Это моя племянница!

— Что вы говорите! — воскликнул Слава. — Не знал… Она человека спасла, и у нее, между прочим, скоро защита диссертации.

— Защита? — притворно удивился Богоявленский. — Что вы мне голову морочите, молодой человек?! Она еще букву «эр» не всегда выговаривает… Вы что-то путаете!

— Возможно, — пробормотал Слава, обескураженный словами академика. — Впрочем, это я к слову, Геннадий Христофорович. Меня, честно сказать, больше пещеры интересуют.

— Ну а если интересуют, — оживился академик, — завтра с утра я уезжаю. Присоединяйтесь… Так уж и быть, поручусь за вас. Человек вы молодой, энергичный, может, пригодитесь…

— Я бы с радостью, — вздохнул Слава, искренне сожалея. — Но, увы, много работы в редакции. А вы разве больше сюда не вернетесь?

— А чего мне здесь делать? — пожал плечами Богоявленский. — Вернусь лишь за чемоданчиком. Я его в камере хранения оставил.

Слава понял, что старик не хитрит, и вздохнул облегченно: если и плохо отцу, то это все же пока не катастрофа.

Выходя после заседания ученого совета, Кулагин столкнулся в дверях с Гараниной. Он искренне обрадовался. Ведь настроение было хмурое, чтоб не сказать больше. Хотелось ему не то чтобы посоветоваться… Да и какие могли быть советы после такого провала? Скорее надо было поделиться своими тяжкими мыслями. Вообще душевный разговор сейчас Кулагину был просто необходим.

— Вы где живете?.. — без обиняков спросил Кулагин.

Гаранина удивленно моргнула ресницами и ответила не сразу.

— Недалеко… Четыре остановки. Только я хожу пешком…

— Я вас провожу. Ну-с, ваше мнение о диссертации Осипова. Наш аспирант, не со стороны. Официальные оппоненты так хвалили…

— Даже слишком! На двадцать два очка!

— Что вы сказали? Не понял?

— Двадцать одно очко — отлично, а двадцать два — перебор…

— Дошло! Никто не возражал, а накидали черных шаров. Хорошенькая история получилась. Безобразие и двуличность. И это на ученом совете!..

Гаранина не сразу ответила.

— Вы думаете — я возмущена? — спросила она вполголоса.

— У вас другая точка зрения? — вспыхнул Кулагин.

— По-человечески мне жаль Осипова. Но вам не кажется, что это был своеобразный протест…

— Ин-те-рес-нень-ко! Что ж по-вашему, я один во всем виноват? — недоверчиво перебил Сергей Сергеевич. И вдруг резко добавил: — А если без морали?

— Откровенно?

— Разумеется.

— Ну что ж!.. Скажу… Все заранее прокатано… Да и эти отжившие церемонии с поклонами и благодарностями. Противнейшая процедура.

— Не мною придумано. Так уж всюду заведено!..

Гаранина пропустила эту тираду мимо ушей.

— Давайте по существу!.. Десятки диссертаций посвящены вопросу обмена. Один исследует железо. Другой медь. Третий калий. Четвертый кальций. Все эти работы вполне укладываются в статьи, но никак не в диссертацию! Они диссертабельны только внешне, споров не вызывают и вызвать никак не могут. Вы директор. Можете многое изменить.

— А вы витаете в облаках! — Какую-то долю секунды Кулагин колебался. Потом заговорил горячо и откровенно: — Вам легко говорить. Мое дело не только шевелить мозгами, но и руками, стоять по пять-шесть часов за операционным столом. Где только два настоящих противника — я и смерть!.. Это-то вы понимаете, надеюсь!.. Вы знаете, что такое головная боль?