Тихий тиран - [76]

Шрифт
Интервал

— Вы прочитали мое письмо?

— Разумеется, — подтвердил Фатеев. — Вас это возмущает?

— Мне стыдно…

— Стыдно? За то, что вы написали?

— Мне стыдно, что я оказался трусом!

— Оставим эмоции в покое! Ваша жена не знает о письме и не должна знать. Это — первое условие, при котором я разрешу вам свидание. Второе условие: вы должны держаться молодцом.

— Я не смогу…

— Тогда я не смогу разрешить вам встречу. Знаете, я ведь не для того ее спасал, чтобы сейчас погубить.

— Вы мне не поверите, Виктор Дмитриевич, я так много передумал всего!.. Так перетряхнул свою душу!

— Вас замучил психоанализ? — насмешливо спросил Фатеев. — Так вот, никаких самокопаний, пока вы будете разговаривать с женой. Учтите, она вас ждет с нетерпением. Кроме того, вы в ее глазах — настоящий друг. Вы хотели отдать ей свою почку, но, к счастью, она не потребовалась. Вот та версия, которая известна ей и которую вы обязаны поддерживать.

— Но это же свыше моих сил, — пробормотал Василий Васильевич, — я не хочу изображать из себя героя!

— Никого вы не должны изображать, — возразил Фатеев. — Хотите считать себя трусом — это как вам будет угодно. Лично я не был бы столь категоричен… Всякое бывает в жизни. За свою практику не так уж часто я встречал людей, которые прибегали бы ко мне и с радостью предлагали: «Вот вам моя почка! Она мне, кажется, не нужна…» Поэтому возьмите себя в руки и будьте мужчиной. Мы — врачи — сделали все, что могли. Дальнейшее во многом зависит от вас. Вы для нее сильный. И мы подумали, что для укрепления духа будет лучше сказать ей, что вы  с а м и  пришли к нам и предложили свою почку… Я так и сделал… И с этого дня она резко пошла на поправку. Может быть, это совпадение, но факт остается фактом — с этого дня, а не с какого-то другого! Теперь представьте, что было бы, прочитай она ваше письмо?

— Я понимаю, — тихо сказал Романов. — Она не узнает о письме. Я постараюсь… А вам, Виктор Дмитриевич, спасибо. Вам и профессору. И всем… Вообще всем.

Он вдруг закрыл лицо руками и заплакал, Фатеев не успокаивал его. Он смотрел на Романова с чувством глубокого сострадания и думал: «А ведь это, пожалуй, трагедия… Он все равно расскажет ей, потому что, к своему несчастью, честен и искренен… И как у них будет после?.. Но для нас важно, чтоб он не говорил ничего сейчас, в ближайшие несколько месяцев…»

Романов вытер слезы и молча, ссутулившись, подошел к дверям.

30

Заложив руки за спину, ходил и ходил взад-вперед по кабинету Сергей Сергеевич. Останавливался у левитановского «Вечного покоя», но не было ему успокоения, не было тишины и тихой радости… Что-то случилось в мире; что-то надломилось, треснуло и поникло в характере профессора. «Железный дровосек» — звали его когда-то товарищи по курсу, — глаз-алмаз, скальпель прирос к кисти шестым пальцем, стальным… И что же?

На старости лет от собственного сына услышать привелось:

— Извини, отец… Не расстраивайся только… Горохов-то Федор привет тебе передал — с того света.

— Из Аляски, что ли? — попробовал пошутить Сергей Сергеевич.

— Из Якутии… С полутора метров вечной мерзлоты, — ответил Слава. — По твоей милости, между прочим… Твоими молитвами!

И не кончилось на этом… Вызвал к себе профессор своего заместителя, точнее, заместительницу — доктора медицинских наук Крупину, полистал при ней историю болезни полковника Манукянца, насупился недобро.

— Тамара Савельевна!.. Я изучил все это… — хмуро сообщил он, откладывая в сторону пачку кардиограмм, анализов и рентгеновских снимков. — Должен вам сказать, что мы бессильны в данном конкретном случае. Вы поторопились, поместив больного в институт…

Тамара, небрежно причесанная и осунувшаяся, безучастно смотрела в пол, сцепив на полных коленях побелевшие от напряжения пальцы.

— Мне звонил товарищ Фирсов… Интересовался… Что же мы ответим ему, хотел бы я знать? И кто ответит за еще один летальный исход?.. Опять я?

— Один уже ответил, — сказала Тамара. — Всей жизнью своей ответил… Найдутся и другие. Ваша репутация, профессор, не будет подмочена. Ведь вы в стороне. Выше и все дальше от смертных… От нас, да и от больных.

— Одно средство… Перемонтаж сосудов. Тема вашей докторской диссертации, — сухо и зло сказал Кулагин. — но где руки?.. Чьи руки осуществят все это? Такие операции у нас еще никто не делает.

— Надо делать, Сергей Сергеевич!.. Пора, давно пора… А руки найдутся. Чем не руки, взгляните! — Тамара протянула перед собой широковатые, с короткими ногтями руки — белые и шероховатые от постоянного мытья и дезинфекции, сама посмотрела на них с недоумением и досадой, покачала растрепавшейся прической. — Елену Васильевну… если согласится, конечно, в ассистенты попрошу. Она сможет, верю… Не все же ей карандашики затачивать!

— Так!.. — сказал профессор и резко повернулся на каблуках. — Так! Значит, эксперимент: операция на сердце по методу доктора Крупиной?

— Горохова — Крупиной… — как эхо, отозвалась Тамара. — Он начинал, а я лишь на подхвате… Решайтесь, Сергей Сергеевич.

— Знаете, Тамара Савельевна, с некоторых пор я думаю, что ошибался, полагая, будто изучил вас… Вы сейчас домой?.. Отдежурили?

— Да.


Еще от автора Вильям Ефимович Гиллер
Вам доверяются люди

Москва 1959–1960 годов. Мирное, спокойное время. А между тем ни на день, ни на час не прекращается напряженнейшее сражение за человеческую жизнь. Сражение это ведут медики — люди благородной и самоотверженной профессии. В новой больнице, которую возглавил бывший полковник медицинской службы Степняк, скрещиваются разные и нелегкие судьбы тех, кого лечат, и тех, кто лечит. Здесь, не зная покоя, хирурги, терапевты, сестры, нянечки творят чудо воскрешения из мертвых. Здесь властвует высокогуманистический закон советской медицины: мало лечить, даже очень хорошо лечить больного, — надо еще любить его.


Во имя жизни (Из записок военного врача)

Действие в книге Вильяма Ефимовича Гиллера происходит во время Великой Отечественной войны. В основе повествования — личные воспоминания автора.


Два долгих дня

Вильям Гиллер (1909—1981), бывший военный врач Советской Армии, автор нескольких произведений о событиях Великой Отечественной войны, рассказывает в этой книге о двух днях работы прифронтового госпиталя в начале 1943 года. Это правдивый рассказ о том тяжелом, самоотверженном, сопряженном со смертельным риском труде, который лег на плечи наших врачей, медицинских сестер, санитаров, спасавших жизнь и возвращавших в строй раненых советских воинов. Среди персонажей повести — раненые немецкие пленные, брошенные фашистами при отступлении.


Пока дышу...

Действие романа развертывается в наши дни в одной из больших клиник. Герои книги — врачи. В основе сюжета — глубокий внутренний конфликт между профессором Кулагиным и ординатором Гороховым, которые по-разному понимают свое жизненное назначение, противоборствуют в своей научно-врачебной деятельности. Роман написан с глубокой заинтересованностью в судьбах больных, ждущих от медицины исцеления, и в судьбах врачей, многие из которых самоотверженно сражаются за жизнь человека.


Рекомендуем почитать
Смерть Егора Сузуна. Лида Вараксина. И это все о нем

.В третий том входят повести: «Смерть Егора Сузуна» и «Лида Вараксина» и роман «И это все о нем». «Смерть Егора Сузуна» рассказывает о старом коммунисте, всю свою жизнь отдавшем служению людям и любимому делу. «Лида Вараксина» — о человеческом призвании, о человеке на своем месте. В романе «И это все о нем» повествуется о современном рабочем классе, о жизни и работе молодых лесозаготовителей, о комсомольском вожаке молодежи.


Дни испытаний

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Два конца

Рассказ о последних днях двух арестантов, приговорённых при царе к смертной казни — грабителя-убийцы и революционера-подпольщика.Журнал «Сибирские огни», №1, 1927 г.


Лекарство для отца

«— Священника привези, прошу! — громче и сердито сказал отец и закрыл глаза. — Поезжай, прошу. Моя последняя воля».


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».


У черты заката. Ступи за ограду

В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.