Тихий страж. Бабушкина шкатулка - [80]

Павел Никанорович пропустит мимо себя штук пять трамваев, увешанных со всех сторон черными и жалкими гроздьями непоместившихся внутри пассажиров. Вагоны, блистая и по-морозному треща, будто они сию секунду развалятся вдребезги, и весь народ, как черносливная начинка из пирога, высыплется на лед, на ветер и стужу, подкатывались, задерживались на секунду и, вздрогнув, метнувшись вправо, влево, катили дальше, а кучка ожидающих своей очереди влезть в блистающий ящик всё не убавлялась, только становилась как-то всё более и более жалкой и заброшенной. Епанчин, как истинный петроградец, привык, конечно, к таким положениям, но сегодня почему-то (может быть, от ясного неба и уже закурившейся зари) ему стало тоскливо стоять в сиротской кучке ожидателей, и он предпочел искать извозчика или даже пойти пешком. Теперь все извозчики заняты, или предлагают вам ехать к Смоленскому кладбищу, тогда как ваш путь лежит в Измайловский полк.

Именно о выгодном и независимом положении извозчиков и думал Павел Никанорович, скользя и торопясь по Конюшенной площади. Ему было! неудобно, руки мерзли, ветер забивался под пальто, портфель полз из-под локтя, – как, вдруг… пригоршня сухого снега в нос, в пенсне, шаги длинно поехали в разные стороны, крик, какой-то, ноги будто чужие взметнулись по заре, больно затылку, шапка прокатилась котом, вензеля на крышах очутились внизу, огромные копыта прямо около близоруких глаз, освещенный крест конюшенной церкви перескочил к Невскому, Невский трамвай к Марсову полю, рука сразу без перчатки словно прилипла к льду.

Как только, Павел Никанорович вскочил на ноги, он стал искать портфель. Кругом, на гладко выметенной, словно паркетной площадке, ничего не было. С криком уезжал извозчик, увозя закутанного в высокой шапке седока. Он, наверное, и подобрал портфель, покуда Павел Ннканорович барахтался. Другой извозчик стоял и спал. Епанчин отлично помнил, что никаких извозчиков не было. Ну, тот, что, очевидно, его сбил с ног и теперь уезжает, мог из-за угла появиться, а спящий-то откуда? И как он мог так скоро заснут? Оказался незанятым, но всё спал и валился на бок, между тем, как Павел Никанорович волновался и торопил его, стараясь догнать первые сани. Почему-то ему вообразилось, что уезжавший в высокой шапке господин именно и похитил его портфель. Заметил, схватил, несмотря (дома разберем!) и не останавливаясь, покатил дальше. А для устрашения и уничтожения Павла Ннканоровича принялся кричать и извозчику тоже велел.

При выезде на Казанскую спящий кучер вдруг пробудился, передвинул шапку на ухо и совершенно неожиданно погнал лошадь так, что Епанчину пришлось уже его сдерживать, чтобы не обогнать похитителя, а только проследить и накрыть его с поличным. Павел Никанорович был так уверен в справедливости своего подозрения, что почти перестал беспокоиться о пропаже, а думал злорадно только о том, как господин выйдет, из санок с чужим портфелем, а он, Павел Никанорович – тут как тут и предъявит свои требования, между тем извозчиком всё более одолевало самолюбие и соревнование, и, не слушая седока, он всё хлестал свою лошадь, неровно дергавшую оглобли.

Епанчин мог уже иметь удовольствие видеть, какими бывают Из себя похитители чужих портфелей. Рыжие, густые усы, толстый кос, припухлые глаза. – Боже мой! Да ведь это же – Евгений Дмитриевич!! Женя Брякин! – И останавливается у своего подъезда.

– Женя! – окликнул Епанчин для проверки.

– Павлуша! Какими судьбами?..

Лицо Брякина выражало тупость и добродушие. Как обманчива бывает внешность! Под мышкой Евгений Дмитриевич нес свернутый) мягкий портфель. Епанчин всё старался разглядеть стальную монограмму, но она была плотно закрыта рукавом пальто.

II.

Наружность Евгения Дмитриевича Брякина оказалась вовсе не так обманчива, как думал это Епанчин. Никакого портфеля он не только не брал, но и не видел, Павла Никаноровича тоже не приметил, когда тот был распростерт на льду, и ко всему рассказу отнесся как-то подозрительно, предполагая не то, что у его друга жар, не то, что тот хватил где-нибудь лишнее. Оба эти подозрения показались Епанчину несколько обидными, и он умолк, но от предложения зайти выпить чаю не отказался, тем более, что после всех потрясений ему казалось полезным посидеть в теплой комнате за самоваром. Смущала только мысль, что дома его заждалась Софья Петровна, да и пропажи было жалко. В портфеле были бумаги и Деньги. Хорошо еще, что его собственные, а не казенные. Ну, жену успокоит по телефону, а с другим как быть? Мысли у (Павла Никаноровича то быстро и прерывисто неслись, то останавливались в удивлении перед самыми, простыми вещами, а то шарахались в сторону, как пугливая деревенская лошадь в городе. Его как-то испугало, что Софьи Петровны дома не оказалось и очень удивило, что у Евгения Дмитриевича – молодая и миловидная жена. Он знал, что Брякин женился по любви и самому ему было не больше тридцати лет и всё-таки ожидал встретить в г-же Брякиной почтенную старушку. Опять он словно оробел, увидев благодушную, веселую, чернобровую хохлушку Василису Ивановну, сейчас же принявшуюся уставлять стол разными снедями: колбасками, салом, вареньями и наливками. Робость у Епанчина сменилась приливом доверчивой откровенности, и ему неудержимо захотелось рассказать этой милой и красивой женщине о своем несчастье.