Тихие выселки - [11]

Он нагнулся и не без осторожности сорвал острый узкий длинный лист. Осока дернистая. Тоже мастер кочки строить, она же участвует в образовании торфа. А рядом с ней очеретник белый. Он-то без всяких обиняков говорит, что тут торф. Да, собственно, торф и нечего было искать, он чернел в рытвинах, в выбоинах, в берегах бокалдин и бочаг.

Конечно, про торф Низовцев слыхал и раньше, но заняться болотом собирался в будущем, когда дел поубавится, сейчас же понял, что откладывать нельзя.

Низовцев остановился, под ногой пучилась приземистая зелень — идти дальше было опасно, стоял долго, пока позади не раздался протяжный гудок. То звал Алексей.

— Ба! — Андрей Егорович хлопнул себя по лбу: наконец-то он догадался, почему Калязин задумал в Малиновке строить ферму, — среди таких угодий молочной ферме и быть. В документации Низовцеву попадалась заметка, написанная рукой Калязина: «Беспривязное содержание скота. Прогулочные калды. Доильный зал». Калязин рассчитывал обойтись малым числом людей.

От ходьбы и дум Низовцев порядком устал, хотелось есть и пить. В котелке кипел чай. На газете горкой лежал хлеб, яйца. Шофер резал колбасу. Низовцев ел, запивая крупными глотками чая, и говорил с возбуждением:

— Окультурим эти земли, хлебом и кормом завалимся. Торф будем смешивать с навозом и минеральными удобрениями — и на поля! Ну, Алексей, шагнуть можно! Малиновцы, как леший, стерегли клад, боясь до него дотронуться.

— Какая у них силешка была, — как бы между прочим заметил Алексей.

— Верно, — согласился председатель. — Силу они растеряли. Жили около клада, но его не видели, ушли от него в город.

— Как сказать. Может, знали от чего уходили, но бывает и на родном месте невтерпеж.

Шофер понимал, что не для него говорил Низовцев, но как обычно мешал чрезмерному увлечению.

— Мы ведь их не с вилами да граблями сюда, — возражал Низовцев. — Я бы их на машины посадил: тебе трактор, тебе грузовик, ты оператор машинного доения, ну! Ты себе специальность схлопочешь не хуже, чем в городе. А они разбежались. Меня оторопь берет: как без людей богатство брать.

Вспомнил скандал на ферме и жалобу Миленкиной.

— Чуть поверни не так — и эти сбегут.

— Надо бы ехать, — уклончиво подсказал шофер.

9

Прасковья в окно видела, как по Малиновке сновал «газик». Будут вызывать, решила она. Низовцева она помнила еще с тех пор, когда подростком бегала под-сматривать, кто из девок с каким парнем гуляет. Было то года за два, а может, за три до войны — не упомнить. Летним вечером пришли кузьминские парни слегка под хмельком. На улице стало тесно и шумно. Свои парни присмирели — с кузьминскими не сладить. Особо бойко вел себя невысокий, сухощавый паренек, девкам шутки говорил, обнимал их. А днем у девок весь разговор что о кузьминских, особенно о чернявеньком вертопрахе Низовцеве. С первого разу он по нраву пришелся, вздыхали: мечтать о нем зря — не их поля ягода, агроном…

«Низовцев вызовет, ну и что! Такой же человек, как все, — рассуждала Прасковья. — Покажусь ему бабой так бабой». Нарядилась, как на праздник, села у окошка, ждала, сложив на груди руки. И все-таки «газик» подрулил к крыльцу неожиданно. Стукнуло, проваливаясь куда-то, сердце, затем забилось часто-часто. Поднялась, глянула в зеркало: «Неужто трушу? Была нужда, что мне!» Повернулась к двери. На пороге дед Макар.

— Уважаемая барыня, — сказал он и осекся.

— Чего тебе, дедуня?

Старик рассердился:

— Ты куда вырядилась? Тебя не на гулянку зовут — прикур будут давать.

— Прикур. Ты скажи, дед, завлечь могу? — подбоченилась Прасковья.

Макар поскреб в реденькой бороденке.

— Ничего ты, Пашка, право, расшиби тебя в тыщу.

— Ничего, — передразнила его, — скажи: во, на все сто!

— Не простит тебя председатель.

— Нужно мне его прощенье. Сдались вы мне!

В Прасковью вселился бес, стало все трын-трава. Около машины плечом оттеснила Макара, села рядом с шофером. Дед Макар, кряхтя, полез на заднее сиденье.

Низовцев вызывал в сторожку. Он успел побеседовать с Анной Кошкиной, Любкой-Птичкой и Егором. Анна Кошкина быстро уступила, она не возражала против того, чтобы Прасковья на ферме осталась; коли Анна не возражает, остальные и подавно председателю не перечили. С Егором Низовцев разговаривал по-мужски, Егор обещал, что глазом не взглянет на Прасковью. Оставалось предупредить Прасковью, чтобы вела себя построже да поскромнее.

— Звали? — бойко спросила Прасковья, присаживаясь.

Низовцев нехотя перевел глаза на Грошева, что си-дел у окна, наткнулся на шапку с надорванным ухом, на подшитые валенки, будто впервые заметил странное одеяние бригадира.

— Я думал, что в Малиновке все по образу и подобию бригадира, но нет. Погляди, Грошев, как одета Антонова, на нее приятно посмотреть. Бригадир, а ходишь черт знает в чем! — Низовцев прошелся по сторожке. — Ладно бы денег не было…

У Грошева покраснела лысина.

— Да ить, Андрей Егорыч, в хорошем лазить по фермам да ездить по полям не годится.

— Как же я езжу в этом? — Низовцев показал на свой новый костюм. — Не берегу, не жалею. Куда, черти, деньги копят, куда?

Прасковья смеялась глазами: «Тимошка хотел председателя на меня натравить, да сам попался».