Тихая - [4]

Он повернулся и протянул ей пригоршню шелковистых каштановых прядей. Он швырнул их ей в лицо и закричал:

— Волосы! Это волосы, девчонка! Мне пришлось состричь с голов маленьких девочек десятки косичек перед тем, как их варить! — Повар злобно ощерился и сказал: — Пуховерты не выносят волосы, понятно? От них плохо перевариваются глаза.

Он загромыхал своим раскатистым смехом, когда она заползла на четвереньках между горячими железными плитами в темное и безопасное место возле стены. Пока Онан все смеялся своей весьма тонкой шутке, она заметила много тонких коричневых прядей на полированном камне пола. Она кралась меж горячих плит, пока не смогла протянуть руку и схватить немного этих волос.

Потом она уселась в своем темном месте и ощупала пряди. На ощупь как обыкновенные волосы. Она понюхала их. Среди всех ароматов кухни было трудно сказать, чем пахнут пряди. Она попробовала их на вкус и выдернула изо рта. Это были просто волосы.

Она взглянула между плитами и увидела еще пряди. Они торчали из мусорного ведра. Пока Онан не смотрел, она проскользнула между плитами и подобралась к мусорному ведру. Волосы исходили от странного предмета, который был похож на цветок с громадными, напоминавшими уши, лепестками. Цветок вырастал из пурпурно-черной скорлупы.

Она не знала, что это такое, но поняла, что это явно не голова мертвой девочки. Она вытащила предмет из ведра за его каштановые волосы и шла вокруг плит, пока не обнаружила Онана, выходящего из чулана с нагруженными руками. Она встала у него на дороге и подняла предмет вверх.

Повар, увидев ее, засмеялся. Он свалил свое бремя на стойку и сказал:

— Ну, разве ты не маленькая умница? Ты знаешь, что это такое, девочка?

Она покачала головой.

Онан снова сходил в холодильную комнату и вернулся с громадной пурпурно-черной шишковатой глыбой. На ее верхушке был такой же цветок с вихром торчащих из него каштановых волос.

— Это называется солдатской дыней, девочка. Пуховерты так ее любят, что не могут ею наесться.

Он подошел к своей стойке для крошева и снова взялся за свой зловещий нож. Им он обкорнал верхушку дыни и отложил ее в сторону. Опустив глыбу дыни пониже, чтобы она смогла заглянуть внутрь, Онан сказал:

— Ты когда-нибудь видела что-то похожее, а?

Мякоть дыни была бледно-голубой. В центре находились ярко-красные семена, погруженные в лавандовое желе.

— Давай, — сказал повар, — сунь туда пальчик и попробуй.

Она тронула пальцем лавандового цвета желе и поднесла палец к языку. Мгновенно рот ее наполнился самой невероятной горечью. Горло свело от этого вкуса, и она почувствовала, как желудок начинает крутить.

Онан снова захохотал:

— Эту часть есть нельзя!

Она не побежала из кухни. Онан часто устраивал ей розыгрыши, но она знала, что очень скоро он почувствует раскаянье и сунет ей печенье, какую-нибудь сладость, или даст попробовать готовый пудинг. Она вернулась в свое темное место за плитами, чтобы подождать.

Дожидаясь, она все ощупывала вуаль на голове. Она мяла пальцами тонкую ткань и гневалась, что ее заставляют это носить. Она злилась и негодовала на то, что ее даже отшлепали за нежелание ее надеть.

Она осмотрелась и решила, что может довериться своему темному месту. Никто не был таким маленьким, чтобы забраться к ней сюда. Она стащила вуаль с головы, еще раз сморщилась на горечь во рту и стала ждать, пока Онан позовет ее на угощение.

* * *

Цвет женщин черный. Ее платье черное, как туфли и вуаль. Женщины обозначают ее знаками Тихая. Вместо обозначения ее полного имени на языке могам женщины пользуются сокращенным вариантом, представляя ее имя одним пальцем, прижатом к закрытому рту. За этим следует опускаемая рука, сжатая в кулак — обозначающая вообще все женское.

Однажды, когда ее отец был в кухне, давая инструкции своему секретарю Рази о каком-то ремонте в здании, она услышала, как отец сказал, что это он дал ей такое ласковое прозвище. Это имя — напоминание второй жене Думана Амина, что его дочь не может говорить.

Женщинам не дозволяется иметь имен, но как сказал однажды в караулке женской половины охранник Маджнун:

— Ведь надо же как-то называть женщин, правда? Слишком сухо звать их просто «вторая жена» или «жена Маджнуна». Так дойдешь до того, что скоро окажешься в объятиях волосатых рук.

Другой охранник, Исак, слушал и качал головой.

— В наши дни такого полно: мужик и мужик. Еще пару лет, и они даже станут друг на друге жениться.

Маджнун кивнул Тихой и сказал:

— Вали отсюда, Ти. Это не для твоих ушей.

Эти мужчины звали ее Ти, или Ш-ш, или Тихая.

Бог запретил женщинам иметь имена, но у них остались прозвища. Прозвища — не настоящие имена, поэтому Бог о них не заботился.

— Все это лишь харамитская чепуха, — сказал Той-садовник. Той, казалось, очень горд тем, что он не харамит. Исак сказал Тою:

— Ты бы лучше держал язык за зубами, а то окажешься перед судом священников.

Позднее в кухне, когда Исак закончил жаловаться на садовника, Маджнун пожал плечами и заметил:

— Без Думана Амина и реформистов все мы смотрели бы на мир через петлю удавки.

* * *

У Добрых Губ было имя: пять пальцев опустить и сложить, один палец вверх и пять пальцев вниз — Н-Х-Р. Так первая жена Думана обозначала буквами свое тайное имя: Рихана. Если женщина просто делала знак Ри, то все остальные женщины понимали, что это вместо Риханы, так же как все знали, что знак Х обозначал Я-Д-Х, вторую жену Думана, чье тайное имя было Хедия. Хедия — мать Тихой. Тихая никогда не видела Хедию, потому что мать держат взаперти в комнате на третьем этаже женской половины.