Тихая гавань - [30]

Вскоре Офелия, сказав, что ей пора возвращаться, засобиралась домой. Мэтт попросил ее передать привет Пип. И вдруг ей в голову пришла неожиданная мысль.

– А почему бы вам не сделать это самому? – Она улыбнулась.

Ей было приятно разговаривать с ним, и она нисколько не жалела, что рассказала Мэтту о Чеде. Мэтт нравился ей, а Пип и вовсе успела привязаться к нему. И Офелии почему-то казалось очень важным, чтобы он знал, как мужественно все это время держалась ее девочка, через какие нелегкие испытания ей пришлось пройти и как много она потеряла. Впрочем, насколько она могла судить, Мэтту в жизни тоже пришлось нелегко. В конце концов, на ком из нас жизнь не оставила своих отметин? Кто может похвастаться, что у него в душе нет кровоточащих ран, о которых так трудно, а подчас и невозможно забыть? Жестокая штука – жизнь, порой она не щадит и детей, даже таких, как Пип. Офелия утешала себя, что испытания закалили Пип, возможно, сделав ее добрее. О том, что они сделали с ней самой, думать почему-то не хотелось. Шрамы на чьей-то душе – все равно шрамы, как их ни назови. Пройдя через горнило страданий, кто-то становится чище и лучше, а кто-то ломается. В этом и состоит жизнь. И горькая правда в том, что шрамы в душе есть у каждого. Жизнь – всегда реальность. А если любишь кого-то, не важно кого, то с реальностью приходится считаться.

– Я позвоню Пип, – пообещал Мэтт. Ему было безумно стыдно, что он не позвонил ей до сих пор. Но он боялся, что Офелия сочтет его навязчивым.

– А почему бы вам сегодня не прийти к нам пообедать? Конечно, готовлю я ужасно, но Пип будет страшно рада, да и я тоже.

За многие годы он уже не радовался так, как сейчас. Лицо Мэтта просияло.

– С удовольствием. Надеюсь, это не доставит вам особых хлопот.

– Напротив. Мы будем очень рады. Сказать по правде, думаю, лучше не стоит говорить заранее о вашем приходе Пип. Пусть это станет для нее сюрпризом, хорошо? В семь часов вам подойдет?

Приглашение было искренним и радушным – чувствовалось, что оно идет от чистого сердца. Так же как и Пип, Офелии нравилось разговаривать с ним.

– Чудесно. Может быть, что-нибудь захватить? Карандаши, например? Или ластик?

Офелия рассмеялась, но сам Мэтт считал, что это не такая уж плохая идея.

– Главное, чтобы вы сами пришли. Пип будет счастлива.

Мэтт не решился ответить, что и он тоже, но это вертелось у него на языке. Впервые за много лет он радовался как мальчишка. Он уже успел полюбить их обеих. И мать, и дочь оказались на редкость приятными. Им обеим пришлось немало выстрадать, и печать пережитой трагедии еще лежала на их лицах. С каждым днем Мэтт узнавал их все лучше и с каждым днем испытывал все большее уважение к ним обеим. А то, что она рассказала о своем сыне… Господи, такого никому не пожелаешь.

– Тогда до вечера, – с улыбкой бросил Мэтт.

Помахав ему на прощание рукой, Офелия зашагала к дому. А он смотрел ей вслед, снова удивляясь, до чего она похожа на Пип.

Глава 7

Пип валялась на диване. Подложив под ногу подушку, она с самым несчастным видом разглядывала ее. И тут в дверь позвонили. Нимало не сомневаясь, кто пришел, Офелия побежала открывать. На пороге в свитере с высоким воротником и джинсах, с бутылкой вина под мышкой стоял Мэтт. Офелия встретила его радостной улыбкой. Потом приложила палец к губам и кивком указала на диван. Понимающе ухмыльнувшись, он направился в гостиную. Увидев на пороге Мэтта, Пип с восторженным воплем сорвалась с дивана и, прыгая на одной ноге, кинулась ему навстречу.

– Мэтт! – Удивленная и обрадованная, она переводила взгляд с него на довольно улыбавшуюся мать и ничего не понимала. – Но… как это?

– Мы с твоей мамой сегодня столкнулись на пляже, и она была так добра, что пригласила меня пообедать с вами. Как твоя нога?

– Ужасно! Дурацкая нога! Как я от нее устала! Мне так жаль, что я не могу больше рисовать вместе с вами!

За это время Пип сделала множество набросков, но и они уже успели ей надоесть. Она скучала и злилась, ей казалось, что с каждым днем она рисует все хуже. Да вот хотя бы сегодня – она так и не сумела правильно нарисовать Муссу задние лапы.

– Я снова тебе покажу, – пообещал Мэтт, когда Пип поведала ему о своем горе. Он протянул ей альбом для рисования и коробку карандашей, которую накануне обнаружил в своем столе. Пип в полном восхищении разглядывала и то и другое.

Пока они болтали, Офелия накрыла на стол, а потом открыла бутылку очень неплохого французского вина. Пила она мало и редко, но это вино она любила – наверное, потому, что оно напоминало ей о Франции.

Поставив в духовку цыпленка, Офелия приготовила спаржу с канадским рисом, а к нему – голландский соус[2]. Учитывая, что за весь год она не готовила ничего сложнее сандвичей, у нее получился настоящий кулинарный шедевр. Офелия даже не ожидала, что обычная готовка может доставлять такое удовольствие.

Но на Мэтта ее изыски явно произвели впечатление. На лице у него появилось выражение почтительного восхищения, а Пип, ахнув, захлопала в ладоши.

– Как?! Никакой замороженной пиццы?!

– Пип, умоляю тебя! Тебе вздумалось вытащить на свет Божий все мои тайны? – улыбнулась Офелия.