Тетушка Тацуру - [22]

— Сяохуань, ну, будет пустое молоть, — сощурившись в улыбке, про­пела старуха.

Сяохуань смерила свекровь взглядом. Старуха понимала, что говорят глаза снохи: «Ах ты, гиена в сиропе!» — в пылу ссоры Сяохуань часто выкрикивала эти слова.

— Вот что я думаю: надо спрятаться, — сказал начальник Чжан.

Палочки замерли над столом, все уставились на старика. Что зна­чит — спрятаться?

Начальник Чжан смял ладонью лицо, исписанное тонкими морщи­нами, показывая, что ему надо встряхнуться, собраться с силами. Когда к старику приходило важное решение, он всегда тер лицо, и казалось, что на месте прежних черт вот-вот проступят новые.

— Вам надо уехать. В Аньшань. У меня там на станции есть человек, поможет вам обжиться по первости. Эрхай только заявится, тут же с рука­ми оторвут, хоть на металлургическом заводе, хоть на коксовальном. Он у нас два года в среднюю школу ходил!

— Семью ведь разлучаешь, — заволновалась мать.

— Я столько лет на железной дороге, как решишь с ними повидаться, посажу тебя на поезд, и денег никаких не надо. Посмотрим, как тут все обернется. Если тех, кто купил япошек, не тронут, Эрхай с семьей вернется назад.

— Эрхай, переезд — дело непростое, возьми в дорогу женьшень и мускус из припасов! — захлопотала мать.

Начальник Чжан недовольно покосился на жену, и она поняла, что сболтнула лишнего. Сбережения семьи до сих пор держали от невестки в секрете.

— Я не поеду, — отрезала Сяохуань. Пересела на край кана, сунула ноги в башмаки, подмяв задник. — Что я в Аньшане забыла? Может, там будут мои родители? Или Маньцзы с Шучжэнь? (Маньцзы и Шучжэнь были кумушки Сяохуань, любившие с ней посудачить.) Я никуда не еду. Слышишь меня, Эрхай?

Черный сатиновый жилет тесно стягивал по-хоречьи длинную, тонкую талию. Эта талия была знаменита на весь поселок, люди издалека узнавали Сяохуань, когда она шла, покачиваясь, по улице.

— Или в Аньшане будет лавочник Ван, который Ятоу сладостями уго­щает? Или театр, где я задаром представления смотрю? — встав у порога, Сяохуань сверху вниз уставилась на домочадцев.

Старуха взглянула на сноху. Сяохуань знала, что говорят глаза свекро­ви: «Только и думаешь, как бы поесть да полодырничать».

— Эрхай, ты меня слышал? — повторила Сяохуань.

Эрхай курил свою трубку.

— Хоть ты тресни, мне все равно. Собрался ехать — поезжай один. Слышишь меня?

Эрхай вдруг взревел:

— Слышу! Ты не поедешь!

Все остолбенели. На Эрхая опять нашло. Вдруг спрыгнул с кана, боси­ком протопал к умывальнику, схватил таз с водой и — выплеснул в сторону Сяохуань. Та что было мочи подскочила вверх, но рот закрыла на замок. Эрхай бывал таким брыкливым всего пару раз в год, и тогда Сяохуань в перепалку не ввязывалась — себе дороже. Зато после она всегда с лихвой возвращала себе положенное.

Сяохуань выскочила из дома, услышала, что Ятоу плачет, вернулась, сгребла девочку в охапку и осторожно шмыгнула за дверь мимо Эрхая.

— Срамота! — сказала старуха, и это было не только про сноху.

Дохэ молча слезла с кана, собрала пустые чашки и объедки на дере­вянный поднос, подошла к двери, у порога сидел Эрхай и курил трубку. Замерев на месте, Дохэ поклонилась, Эрхай пропустил ее, и, пятясь спи­ной назад, она вышла из комнаты. Чужому человеку одного взгляда на эту сцену хватило бы, чтоб понять: с девушкой не все ладно. Здесь, в семье начальника Чжана, такие поклоны были не к месту, но домочадцы давно привыкли к Дохэ и не видели в них ничего странного.

С тех пор в Аньпине больше не встречали ни Эрхая, ни Сяохуань, ни Дохэ. Старуха, выбираясь в поселок, рассказывала об отъезде сына то одно, то другое:

— Наш Эрхай поехал к дяде, у того своя фабрика.

— Эрхай-то нашел в городе работу, будет получать казенное жалованье.

В поселке тогда было расквартировано много бойцов НОАК, и все как на подбор южане, то было время подлинного слияния Севера и Юга. Парни из поселка один за другим вступили в Освободительную армию и отправи­лись на юг. Поэтому отъезд Эрхая никого не удивил.

Спустя год начальник Чжан получил от сына письмо, Эрхай писал, что мечта стариков наконец-то сбылась — у них родился внук. Старик Чжан послал с поездом новое ватное одеялко, тюфячок и наказал передать Эрхаю, чтоб они непременно отнесли ребенка в ателье сфотографировать: матери не терпится на внука посмотреть, даже глаза зудят.

На второй день после того, как Председатель Мао с трибуны на площа­ди Тяньаньмэнь провозгласил о создании Нового Китая, от сына пришло еще одно письмо. Мать глядела на фотокарточку, вложенную в конверт, из глаз ее текли слезы, а изо рта тянулась слюна. С карточки на старуху глядел грозный бутуз со вздыбившимися волосенками. Старик Чжан заметил, что внук похож на Дохэ. Жена чуть не задохнулась от возмущения: по такому крохе разве видать, на кого похож? Начальник Чжан только вздохнул. Он знал, что старуха сама себе голову морочит: не желает признавать поло­вину японской крови, что течет в жилах ее внука, хоть убей. Будто от этой японской половины можно запросто отмахнуться. Она сунула карточку в карман и, радостно дробя ножками, поспешила в поселок: внук наш чуть Сяохуань на тот свет не отправил, вон какой великан! Что ни час грудь тре­бует, все молоко у Сяохуань высосал! Старуха хвасталась, и улыбка превра­щала ее глаза в две изогнутые щелочки. Только близкие подруги Сяохуань шептались меж собой: «Кто тебе поверит? У Сяохуань там живого места не осталось, куда ей родить?»