ЯНЬ ГЭЛИН
ТЕТУШКА ТАЦУРУ
Главы из романа
Пролог
Сигнальные огни пылали сразу в нескольких местах. На горных склонах, с трех сторон окруживших деревню, по очереди поднимался их дым. Пока желтый горизонт наливался красным, а потом бордовым, столбы дыма темнели, а огни под ними разгорались все ярче и ярче. Небо совсем почернело, и оттуда, где полыхали огни, доносились свирепые крики: «О! О! О!»
По всей деревне стояла частая дробь женских гэта. Согнув спины, подгибая колени, женщины бежали быстрее ветра: «Китайцы идут!» С тех пор, как те атомные штуки сровняли с землей Хиросиму и Нагасаки, китайцы часто наведывались в деревню пострелять или бросить пару гранат. И женщины скоро привыкли бегать горбя спины и согнув колени. После недавней вербовки солдат для обороны Маньчжурии все мужчины моложе сорока пяти ушли на фронт, и кроме женщин, в деревне почти никого не осталось. Пока они собирали домой детей, подростки лет пятнадцати заняли места у бойниц защитной стены. Стена была в полметра толщиной, и ее в два ряда опоясывали бойницы. Вокруг каждой из шести японских деревень стояли защитные стены, переселенцы отстроили их сразу, как приехали сюда; тогда им казалось, что командир разводит лишнюю суету: ведь китайцы прятались, едва завидев японца, а кто не спрятался, тот, согнувшись в поклоне, отходил прочь с дороги. Но теперь все переменилось: жители деревни Сиронами кричали «Китайцы!» так же пронзительно, как недавно по всему Китаю стоял крик: «Японцы!»
Три дня назад люди из шести японских деревень все вместе отправились к маленькой железнодорожной станции в самой северной части Маньчжурии. Та станция называлась Яньтунь, здесь они сошли с поезда, что привез их когда-то в Маньчжоу-го. Они собирались сесть в Яньтуни на последний поезд, следовавший в корейский Пусан, а оттуда на пароходе вернуться в Японию — тем же путем переселенцы много лет назад пришли на запад, в Маньчжурию. Из шести деревень собралось больше трех тысяч человек, многие привели с собой и скот, чтоб везти поклажу и посадить на него стариков со слабыми ногами да детей, которые не смогли бы долго идти. Люди прождали в Яньтуни ночь и день, но вместе с поездом пришла телеграмма от командования, в ней приказывалось немедленно отступить обратно в деревню — большая группа советских танков пересекла китайскую границу, велика вероятность столкнуться с ними лоб в лоб. Доктор Судзуки из деревни Сиронами запрыгнул в поезд, убеждая сельчан не верить телеграмме: отступать ли, идти ли вперед — то и то риск, но настоящий японец должен идти вперед. Поезд тронулся совсем пустым, только сердитая голова доктора Судзуки торчала из окна вагона, он все кричал: «Да прыгайте же! Глупцы!»
Сигнальный дым низко стелился над деревней, сделав стылый осенний воздух густым и едким. Огней становилось все больше, уже не сосчитать, они сплошь усеяли горы и долины. Словно люди со всего Китая пришли сюда, и их грозные крики «О!.. О!.. О!..» казались куда страшнее ружейных залпов.
Кто-то из ребят у бойницы выстрелил первым, и тут же все мальчишки принялись палить по факелам. Зажмурившись и стиснув зубы, они стреляли по огненным точкам, заполонившим темноту. На самом деле огни пылали еще за несколько ли от деревни. Факелов становилось все больше, из стайки огоньков они в один миг превращались в целый табун, но не делались ближе, и свирепые голоса тоже оставались в отдалении, словно гром, рокочущий у горизонта.
Староста велел жителям собраться на площадке у деревенского храма синто, было ясно, что придется уходить, чего бы это ни стоило.
Скоро рассветет, вдали прогудел поезд, наверное, привез еще пару дюжин вагонов с советскими солдатами. В срочном объявлении староста приказывал не брать с собой поклажу, только детей. Люди и слышать об этом не хотели, ведь если уходить из Маньчжоу-го, как же без поклажи? Но староста едва ли мог забыть про такой важный вопрос, скорее всего, на долгом пути отступления найдутся и питание, и ночлег. Лица женщин осенила безмятежность: наконец-то все позади. Много лет назад они приехали сюда из Японии под знаменами «Отряда освоения целины», никто не знал тогда, что спокойные безбрежные поля перед ними японское правительство вырвало из рук китайцев. И теперь китайцы начали сводить счеты. Несколько дней назад на рынке погиб житель деревни Сакито, и смерть его была страшная: на трупе не осталось ни волос, ни носа, ни ушей.
За спиной старосты, которому был уже пятьдесят один год, стояла дюжина старейшин, они молча дожидались, когда стихнет стук гэта. Староста велел прекратить шушукаться и лезть друг к другу с расспросами. Его послушались.
— Подойдите ближе, еще ближе.
Толпа слаженно двинулась и быстро встала в ровное каре. Младенцы спали на руках у матерей или за их спинами, дети постарше дремали, привалившись к взрослым. Голос у старосты тихий-тихий и хриплый — всю ночь курил. Он сказал, что старейшины проголосовали и вынесли решение: все нужно закончить, пока не рассвело. Староста был не мастер произносить речи и, когда не знал, что сказать, кланялся собравшимся односельчанам, снова и снова. Он с трудом подбирал слова:
