Тетрадь вторая - [11]

* * *

Сорок веков и остаток весен

— Друг! — за часок вблизи!

* * *

Записка:

В лесу, вблизи, скоро придем.

М. Ц. и Аля

(Алиной рукой: Помни долг!)

* * *

Та гора была — миры!

— Господи! Ответа требую! —

Горе началось с горы.

И гора и горе — пребыли.

* * *

...Чтите мой угрюмый холм

             тише тихого

            …

Глиняный, в туманах Смихова.

* * *

Мысли:

О том, что я человек должна помнить я и не помнить другие.

О том, что я поэт должны помнить другие и не помнить я.

(О подсудности человека в поэте и неподсудности поэта в человеке.)

* * *

Верность: приверженность: влюбленность в одного до полной потери зрения и слуха. Для Бога не ценна, ибо из седьмой заповеди не исходит. И никакой заслуги нет.

либо

Верность: обреченность («но я другому отдана») насильственное ослепление и оглушение. Постоянство насилия над собой. Для любимого (можно ли без кавычек?) не ценна, ибо — из седьмой заповеди исходит.

Словом: либо Бог недоволен, либо — тот.

* * *

Будет весна. Я в нее не верю.

Разве уснешь:

Вёсны основаны на доверьи:

Взвесишь — и нет весны!

* * *

Будет весна. Я в нее не вниду

Так же как нищий — в рай

* * *

Не оттого что весны не нужно

Мне: я — не нужна!

* * *

Вёсны: ведь это же с каждой почкой:

Зной! Лето краснó!

Вёсны — ведь это же с каждой почтой:

Сплош — ное письмо!

* * *

Мысли: Каждое поступить есть преступить: чей-то закон: человеческий, божеский или собственный.

* * *

Я не удаляюсь в природу, я ударяюсь в нее — всем отпрядыванием от человека и потому, м. б., так ненадёжно.

* * *

(25-го января 1924 г.)

* * *

Послесловие вышло длинное

Но и память во мне — долга.

* * *

...Как люблю я тебя, Любовник!

О, хотя бы за слова звук!

* * *

         Зное

Точно

Л язычное, б губное

Разделив соловьиным ю

* * *

(NB! н — нёбо — небо)

… на грани зубов и губ

* * *

Милый аист, носи, не спрашивай —

Все желанны! законны — все!

* * *

Милый аист, носи, не спрашивай —

Не печась о своей красе

Надо женщиной быть: вынашивать!

Все желанны! законны — все!

* * *

Лежу в поле. Еле вожу карандашом. Закрою глаза — и с тобою.

* * *

Поэма Горы кончена 27-го января 1924 г.

Прага — Гора — (Смиховский холм)

* * *

Теперь Поэму Расставания (другую). Весь крестный путь, этапами 1) Встреча у фонаря 2) Кафэ, окно в пустоту 3) Путь набережной. Я: — «Возьмите мою руку, что же толкаться» 3) <так!> Мост (и бесконечность) 4) Последние улицы (улицы не виноваты в ужасах) 5) Другой фонарь 6) Гора (изгородь) 7) Последний жест.

Назвать: Поэма последнего раза.

* * *

Послесловие к Горе (Есть пробелы в памяти — бельма) написано 1-го февраля 1924 г.

Ровно год спустя — м. б. час в час — рождение Мура. (Пометка 1933 г.)

* * *

Чем видеть тебя наяву с другою — предпочитаю видеть тебя во сне — со мною.

* * *

Себя стравить — кому?

* * *

...Как любовники помпеянские

* * *

Но зато — в мне неизвестной

Жизни: «жизнь как она есть»...

* * *

Мой родной,

Слышала от Булгаковой [24], что Вы больны. Если будете лежать — позовите меня непременно. Решение не вид<е?>ться не распространя<лось?> ни на Вашу болезнь, ни на мою. Вы — больной, и под запретом для меня — это больше чем я могу вынести. Не бойтесь моей безмерности, буду с Вами, какой Вы захотите.

Живу снами о Вас и стихами к Вам, другой жизни нет. Снитесь мне каждую ночь. Сон под Новый (24 г.) записан. Снился он мне, очевидно, в тот час, когда Вы с кем-то чем-то развлекались на острове (потом это зачеркнуто и взамен:) еще не уходили с острова.

Но не хочу (не дóлжно!) о себе, хочу о Вас и о Вашем здоровье. На днях пришлю Вам немного денег, Вы мне родной, эти деньги — мои, о них никто не знает, мысль о том, что я хоть чем-нибудь могу скрасить Вашу внешнюю жизнь — моя единственная радость, Вы у меня ее не отнимайте, за нее Вам Бог — всё простит.

Благодарна Вам каждый миг моей жизни. Вся любовь, вся душа, все мысли — с Вами. Когда кто-нибудь передает от Вас привет закусываю себе губы в кровь. Не переставайте передавать приветов, это <фраза не окончена>

* * *

P. S. Нашелся Чабров! Завтра же пишу ему чтобы разложил карты: на Вас и на меня (отдельно, не предупреждая). Гадание пришлю.

* * *

Друг, простите эту слабость, слишком больно.

Ночью внезапно просыпаюсь: луна во всю комнату, в ушах слова: — «Еще третьего дня он говорил мне, что я ему ближе отца и матери, ближе всех». И первое: — «Ложь! Неправда! Милее, дороже, желаннее — пусть! Но ближе — нет!» (Это Б<улгако>ва говори<ла?> в моем сне.)

Кстати, отсутствие великодушия или чутья? Вчера я, не удержавшись, и очень сдержанно: — Ну как Р<одзевич>?

Большая пауза, и ледяным тоном:

— Он болен.

Я, выдерж<ивая?> паузу: — Чем?

— Невроз сердца.

— Лежит?

— Нет, ходит.

И, не переждав моего следующего вопроса:

— «М. И., я бы очень хотела прочесть Вашу прозу...» и т. д.

Ах, ты мою прозу хочешь прочесть, а ПОЭМУ моей жизни — нет?!

О, Р<одзевич>, клянусь, будь я на ее месте — я бы так не поступ<ала?>! Это то же самое что запрещать нищему смотреть на дворец, который у него вчера продали с молотка. Нововладельчество во всей его грубости и мерзости. Право последнего. Право присутствия. Во мне — негодование встало. Ведь, если она хоть что-нибудь понимает, она должна понимать, что каждое ее посещение — один вид ее! — для меня — нож, что только мое исконное спартанство и — м. б. мысль что обижая ее я обижаю Вас — заставляет меня не прекращать этого знакомства.