Тетрадь в красной обложке - [12]

Или скажет что-нибудь такое про пионерские дела.

Но Светлана стала пробиваться к выходу.

У неё в руке были коньки. И я подумала, что она едет на каток, даже представила, как она будет кататься под музыку, и вдруг сообразила, что не на каток она едет, а куда-то в другое место, какой может быть каток, если сейчас осень и лужи.

А потом мы ехали назад от дяди Андрея, и я снова увидела Светлану. Она вошла в вагон вместе с высоким девятиклассником из нашей школы. Они сели вместе и о чём-то заговорили.

Мы стали выходить, а они всё говорили. И я вдруг встретилась глазами со Светланой и сразу, даже сама не ожидала, сказала «здравствуйте». А Светлана растерялась и тоже сказала «здравствуйте». И я слышала, как девятиклассник спросил:

— Кто это?

А Светлана ответила:

— Пионерка из моего класса. Правда, красивая? — Потом она ещё, сказала: — Мне так стыдно к ним идти. Очень плохо я провела сбор!

И я сначала не поняла, что это Светлана про меня говорила. Только потом вдруг, когда мы вышли из трамвая и отошли от остановки, я поняла и засмеялась от радости, даже мама удивлённо на меня посмотрела. Неужели Светлана в самом деле сказала про меня!

Я сейчас стояла у зеркала в ванной и всё смотрела на себя. И ничего красивого не увидела. Круглое лицо, никакого умного на нём выражения. А когда я постаралась сделать умное выражение, получилось, будто я дурочка и изображаю умного человека.

И вообще мне моё лицо не нравится. Раньше, когда я ещё в первый класс ходила, нравилось. Я тогда думала, что я очень красивая. Я даже у мамы однажды спросила:

— Мама, правда же я красивая?

А мама сказала:

— Рано ты об этом задумалась. Ничего в тебе особенного пока не вижу.

А раньше, когда я ходила в детский сад, сама она часто повторяла: «Моя красавица!»

И бабушка в Суздале тоже говорила про меня «красавица».

Я тогда и думала про себя так.

Ещё недавно Райка из нашего двора сказала:

— Чего воображаешь, думаешь, такая красивая, что ли?

Я тогда расстроилась и даже плакала в ванной.

Ничего я не воображаю, потому что мне моё лицо не нравится. Вырасти бы мне такой, как Светлана, красивой. Но я бы и тогда не стала воображать, потому что главное в человеке — это ум и доброта. Об этом я вчера слышала передачу по радио.

* * *

Я шла из школы вместе с Наташей Фоминой и вдруг на том же углу, где и раньше, увидела старушку, бабушку Феодосию. И она сразу меня позвала.

А я ещё раньше думала, как бы её увидеть, чтобы позвать к нам на сбор. И Светлана бы тогда сразу поняла, что я исправилась.

— Машенька, деточка, а я тебя жду. Я сегодня очки надела, сразу тебя увидела. Помоги мне перейти улицу, сходим в булочную, или тебе некогда, с подружкой дела?

У нас с Наташей дел не было, и Наташа сразу сказала:

— Ну, я пошла, до свидания.

Она, наверно, рассердилась, потому что сказала это обиженным тоном и ушла, не оглядываясь.

— А я сегодня пенсию получила. Бубликов купим. Любишь бублики?

— Люблю, — сказала я.

— В нашей булочной всегда бублики мягкие. А в дальней — нет. Зато в дальней конфет больше. Мы сходили в булочную, снова перешли улицу и подошли к её дому.

— А что, лифт сегодня работает или сломан? Никак сломан? — забеспокоилась она. — Ты по лестницам ходить устаёшь?

— Нет, — сказала я, — я на восьмой этаж бегом без остановки.

— Я раньше тоже бегала. Обгоняла всех. Какие здоровые были мужчины, а как в гору, так я вперёд.

Она так же, как в прошлый раз, осторожно закрыла обе двери у лифта, огляделась и нажала на кнопку. Лифт дёрнулся.

— Поехали! — обрадовалась она. — Мамочка тебя не будет ругать или бабушка? — спросила она, отпирая дверь. — Да мы недолго с тобой. Чего нам долго-то чаёвничать.

Она сказала, куда повесить пальто, и я повесила. А она пошла ставить чай.

— Показать тебе что-нибудь, или так посидишь? — спросила она в комнате.

— Показать.

Она стала рыться на полке среди толстых книг, приговаривая:

— Ух, сейчас покажу! Ух, покажу сейчас!

Потом она достала с полки альбом. Альбом был старый, со старой чёрной кляксой на обложке.

— Смотри.

На фотографии верхом на коне сидел мальчик. Он был одет в старинную красноармейскую форму. Рядом стояли два усатых человека, тоже в красноармейской форме.

— Это мой командир, — показала она на одного усатого, — Василь Захарыч, это — разведчик, Степан, а это, — она показала на мальчика, — узнаёшь теперь, кто это? Это я. В армии у Котовского Григории Ивановича. Страшным я была воякой! Я сейчас боевые приёмы-то помню. Смотри.

Она схватила вдруг палку от швабры и влезла на стул.

— К бою! Шашки наголо! — закричала она и взмахнула палкой. — Левый! Алле! Правый! Алле! Руби!

Она махала палкой, как будто в самом деле скакала на коне в атаку. Даже чуть-чуть подпрыгивала. И один раз стукнула палкой по шкафу.

— Ура! — громко закричала она потом и засмеялась. — Хорошо, в квартире пусто, а то подумали бы, с ума сошла бабка Феодосия.

Она осторожно слезла со стула, и я поддерживала стул, чтоб он не упал, поставила палку на место и подошла ко мне. Я смотрела на фотографии в альбоме.

— Там грамоты дальше разные, их смотреть не обязательно, я схожу на кухню.

Потом мы пили чай с вишнёвым вареньем и с бубликами, и она мне говорила: