Тетрадь в красной обложке - [11]

Мы повесили пальто, и мальчишки побежали в свою раздевалку, а мы — в свою. В раздевалке сидела пожилая женщина в белом халате.

— Девочки, не кричать, не петь, одежду вешать на крючки и бегом в спортзал, — сказала она.

В спортзале учитель нас построил для разминки.

И снова Федоренко куда-то пропал.

— Он в душе моется! — закричали ребята. — Мы ему говорим, иди на разминку, а он в душ залез.

Учитель физкультуры сходил в душ и скоро вернулся. За ним шёл мокрый Федоренко. С него капала вода на пол, и получались сырые следы.

— Мокрому тебе заниматься нельзя, — сказал учитель. — Ладно, отправляйся в душ.

И Федоренко пошёл назад, в душ.

Мы бегали, прыгали, приседали, как обычно на физкультуре, а потом учитель сказал:

— Теперь быстро помыться — и к воде. А мальчикам проследить за Федоренко.

За Федоренко и правда надо было следить, потому что он пошёл уже в раздевалку. Мы всё слышали, как кричали ему ребята, стенка между душем была тонкая. Они кричали:

— Сейчас по одному будем спускаться по лесенке и плыть пять метров вдоль борта. Здесь глубина небольшая, вам по пояс.

Из душа вышел ещё один человек с длинным шестом.

— Это тренер по плаванию, Илья Петрович, — сказал учитель.

Ребята один за другим лезли в воду, вставали на дно и плыли вдоль борта. А тренер по плаванию держал длинный шест и смотрел, кто как плывёт. Все плавали, как я, по-собачьи. Только некоторые мальчишки плыли саженками. Авдеев плыл брассом.

— Я ещё больше могу проплыть, это пустяк, — сказал он. — Я реку переплывал.

Я тоже начала спускаться по лесенке, и у меня задрожали руки.

— Спокойно, Маша, спокойно, — сказал учитель, — ты ведь плаваешь?

— Плаваю, — ответила я и успокоилась.

— Вперёд! — скомандовал учитель, когда я встала на дно и окунулась.

И я поплыла. Я плыла, и все на меня смотрели. И тренер с длинным шестом.

Я приплыла быстро, встала на дно и поднялась по другой лесенке.

У противоположного края стоял Федоренко.

— Вперёд! — говорил ему учитель, — что ты стоишь.

А он держался за перила и не хотел спускаться в воду.

— Может быть, для тебя это мало? Маленькое расстояние?

— Мало, — согласился Федоренко.

— На первый раз хватит, спускайся, не задерживай всех.

— Мне разгон нужен, я без разбега не умею.

— Ну где же тебе здесь разгон. Ты уж так плыви, как все, оттолкнись ногами. — И учитель немножко его подтолкнул.

Но Федоренко вцепился в перила ещё больше.

— Не можешь без разбега? — засмеялся учитель.

— Не могу.

— Ладно, будешь заниматься в отдельной группе с Ильёй Петровичем. Отойди в сторону.

И Федоренко отошёл.

Больше он о плавании сегодня не разговаривал и даже о брате не рассказывал. А когда мы построились перед концом занятия, учитель вдруг сказал:

— Я вижу, вы летом не забываете спорт, молодцы. Пока лучше всех плавает из мальчиков — Авдеев, а из девочек — Маша Никифорова.

Я так обрадовалась, что он меня похвалил, даже заулыбалась.

* * *

Я люблю ходить с мамой и с папой по улице. Я всегда иду посередине, между ними, и они держат меня за руки. И я смотрю на прохожих и думаю, что мои мама и папа самые красивые. И все встречные тоже видят меня и сразу понимают, что это мои мама и папа. И мы идём и смеёмся.

Брата Сеню я тоже люблю. Когда он не вредничает, я люблю ему объяснять разные вещи, например, что Земля круглая и какая она была раньше, когда не было людей и животных. Это я такую книжку однажды прочитала: «Прошлое и будущее Земли».

Только когда мы вчетвером, то посередине идёт Сеня, а я — с краю, как бы отдельно от всех. И мне тогда скучно, и я смотрю на витрины и на дома, а мама начинает сердиться, чтоб я не крутилась по сторонам, а смотрела под ноги, потому что спотыкаюсь и сбиваю туфли.

Это, конечно, плохо, что я обрадовалась, когда Сеню увезли к бабушке в Суздаль, и я по нему скучаю тоже. И я ему пишу письма, хоть он читать не умеет. Ему бабушка читает письма.

Мы зашли в магазин и купили торт «сюрприз». Я больше люблю пирожные, а «сюрприз» — это вафля, но мама любит «сюрприз». Потом мы ждали трамвая на остановке, и дул холодный ветер. Папа расставил руки и стал нас заслонять от ветра, а нам с мамой хоть и было по-прежнему холодно, но мы сказали, что сразу согрелись.

Наконец подошёл наш трамвай. Этот трамвай останавливается прямо у дома дяди Андрея. Дядя Андрей — папин друг, к нему мы часто ездим в гости, и сегодня тоже ехали к нему.

В вагоне все сидячие места были заняты. Я встала около сиденья, уцепилась за ручку, чтоб не упасть, и вдруг увидела нашу пионервожатую Светлану. Наверно, с ней надо было поздороваться и сказать что-нибудь вежливое, а я молчала.

Светлана сидела как раз на том месте, около которого я держалась за ручку. Она отвернулась от меня и от всего вагона и смотрела в окно. Это нехорошо, что я такая невежливая и с ней не поздоровалась, но я вспомнила про бумажку, как Светлана смотрела на меня на сборе, а я сидела и прятала комок промокашки, и сегодня, сейчас мне было с ней никак не поздороваться.

Я спряталась за чью-то спину, потом отодвинулась ещё дальше назад, чтоб Светлана меня не увидела. И вдруг Светлана встала. И я испугалась, что она сейчас повернётся ко мне, подойдёт и спросит: «Что же ты со мной не здороваешься, Никифорова Маша».