Терроризм в российском освободительном движении - [94]
Если нужны дальнейшие доказательства симпатий значительной части русских социал-демократов к террористическим актам подобного рода, достаточно прочесть настоящий гимн героям-террористам начала века в отклике Невзорова на покушение Гирша Леккерта. Он писал о простом сапожнике Леккерте и студенте Балмашеве, которые соединились на эшафоте, о том, что они всегда будут служить символом братского единения рабочего люда и революционной интеллигенции, подавших друг другу руки для общего дела — освобождения народа. Невзоров сочувственно цитировал листовку Виленского социал-демократического комитета по поводу покушения на фон Валя.
В листовке выражалась гордость, что еврейский рабочий класс выдвинул из своей среды такого человека, как Леккерт и что социал-демократы счастливы, что в рядах еврейского пролетариата произошли столь серьезные изменения. Невзоров, вторя прокламации, приветствовал этот «естественнейший и законнейший акт мщения за так варварски попранные человеческие права», и, назвав Леккерта «неустрашимым бойцом», писал, обращаясь к казненному мстителю: «Честь и слава твоему геройству!»[650]
Впрочем, для Невзорова-Стеклова терпимое отношение к терроризму не было случайным. В подготовленной ранее статье «Памяти "Народной воли"» он, с одной стороны, писал, вполне в ортодоксально-марксистском духе, что «террористическая тактика выросла на почве разочарования в возможности массового революционного движения, разочарования, которое к началу 80-х годов было преобладающей чертой интеллигентского настроения», с другой, показав историческую обусловленность народовольческого террора, Стеклов счел его в «известном смысле» случайным «покровом» народовольческой деятельности. Он полагал, что террор — это «костюм, который с изменением условий можно сдать в архив и снова извлечь оттуда в случае надобности»[651].
В анонимной статье памяти С.В.Балмашева, напечатанной в «Летучем листке» группы, значение его теракта оценивалось весьма образно: «Трон божьего помазаника дал новую трещину; в образе павшей от революционной пули Дикой Свиньи отвалилась одна из колонок императорского балдахина»[652].
Кроме откровенного сочувствия террористам «на местах» и среди немалой части социал-демократической эмиграции, опасения лидеров российской социалдемократии вызывало также поведение их западноевропейских товарищей. Плеханов был особенно разочарован отношением германской социал-демократии к происходящему в России. Во время короткого визита Августа Бебеля в Цюрих в 1902 году, Плеханов нанес ему визит. Он жаловался, что российская социал-демократия страдает не только от репрессий царского правительства, но и от вредной деятельности русских террористов, мелкобуржуазных революционеров, «не имеющих ничего общего с рабочим классом». Плеханов обратил внимание своего собеседника, что германская социал-демократическая печать, «очевидно по недосмотру или беспечности», выражала симпатию к террористическим элементам, которые российская социал-демократия считает наиболее опасными врагами революции. Напомним, что эсеры действительно не преминули воспользоваться статьей в «Форвертсе», содержавшей вполне сочувственные, если не восторженные, отклики на возобновление террористической борьбы в России. Бебель заверил Плеханова, что он примет «необходимые меры» для предотвращения подобных инцидентов[653].
Не удивительно, что проблема революционного терроризма занимала все большее место на страницах «Искры» и «Зари», а полемика против эсеров и колеблющихся эсдеков становилась все более ожесточенной. Первую скрипку в ней играл Плеханов. В статье «Что же дальше?» (декабрь 1901) он отнес террор к непозволительным приемам борьбы, которые отрывают «революционеров от массы, штаб от армии». Плеханов обрушился на «экономистов», которые стали выступать в защиту террора. По его предположению, прежнее отрицание экономистами терроризма объяснялось тем, что они идентифицировали его с политической борьбой. Теперь, когда их коснулось общее возбуждение, они отрицают свое прежнее неприятие «политики» и проповедуют терроризм, который «по-прежнему представляется им единственным возможным видом политической борьбы». Увлечение терроризмом Плеханов назвал, используя геометрический термин, «дополнительной ошибкой экономизма»[654].
Проанализировав работы «террористов-классиков», к которым он отнес Н.А.Морозова и В.Тарновского (Г.Г.Романенко), Плеханов показал, что их апология терроризма была вызвана неверием в массовое движение. Современное экономическое состояние России, рост рабочего движения, не позволяют смотреть на происходящее глазами Морозова и Тарковского. Апеллируя к истории русского революционного движения, Плеханов писал, что террор рассматривался поначалу как средство самообороны. Однако террористическая борьба имеет свою логику и «раз начавшись, она не может остановиться до тех пор, пока в самом деле не поглотит всех сил партии и не парализует почти всех других отраслей ее деятельности, а прежде всего — агитационной деятельности в массе»[655].
С этой точки зрения, наставлял Плеханов еще одних заблудших детей социал-демократии, членов группы «Свобода», устами своего лидера защищавших в брошюре «Возрождение революционизма в России» эксцитативное (агитационное) значение терроризма, их идеи являются повторением старой ошибки, «...защита террора с
