Терроризм в российском освободительном движении - [9]

Наиболее характерный пример — убийца П.А.Столыпина Д.Г.Богров. Полагаю, что Гейфман нарисовала несколько одностороннюю картину. Терроризм начала XX в. имел как бы два слоя, два этажа: террор партийный, централизованный, организаторы и исполнители которого исходили из определенных идейных и этических установок, и террор массовый, низовой. Террористические идеи, попав на почву нищеты, озлобленности, примитивного мышления, приобрели формы, неожиданные, вероятно, даже для их авторов, что, конечно, не снимает с них ответственности. И не снимает с исследователей задачи изучать идейные основы революционного терроризма. Гейфман уделяет теориям терроризма подчеркнуто незначительное внимание, полагая, во многом справедливо, что между возвышенной риторикой теоретиков и кровавой реальностью российской революции достаточно большая дистанция. Думаю, все же, что она гораздо короче, чем это представлено в книге Гейфман. Вначале все-таки было слово. К примеру, эсеры извели немало бумаги, стремясь показать, как можно соединить терроризм и массовое движение. Материал, приведенный в том числе и в книге Гейфман, убеждает, что извели они ее не зря.

Довольно отчетливо, что мы надеемся доказать в нашем исследовании, прослеживается и связь терроризма 70—80-х годов XIX и начала XX века. Не только в идеологии, но и в практической области[47].

При подготовке монографии использовался широкий круг разнообразных источников — программные документы политических партий и организаций, листовки, публицистика, мемуары, личная переписка. Наряду с опубликованными источниками, были привлечены материалы, отложившиеся в различных архивохранилищах России и США. Среди них материалы из фондов В.Л.Бурцева, А.Л.Теплова, А.В.Тырковой (ГА РФ), Н.А.Рубакина (ОР РГБ). Наибольший интерес для целей настоящего исследования представили материалы из архива Гуверовского института войны, революции и мира (Стэнфордский университет, Калифорния, США). В колоссальном собрании знаменитого архивиста и историка Б.И.Николаевского (811 коробок документов!) находятся документы партии социалистовреволюционеров, социал-демократов (меньшевиков),

материалы по истории анархизма в России, личные бумаги В.М.Чернова, М.А.Натансона, А.Н.Потресова, П.А.Кропоткина и других видных деятелей русского революционного движения. Большой интерес представляют также подготовительные материалы Николаевского к его известной книге «История одного предателя». При подготовке книги он вел переписку со многими участниками «азефовской» истории; особенно любопытна его переписка с В.М.Черновым, в которой эсеровский лидер сообщил Николаевскому немало сведений о закулисной истории эсеровского терроризма. Копии некоторых наиболее значительных, на наш взгляд, документов приводятся в приложении к основному тексту монографии.

Нами использовались также личные собрания известного революционера-народника, впоследствии эсера, Ф.В.Волховского, в частности, его переписка с Б.В.Савинковым, а также эсера, близкого одно время к деятелям Боевой организации, М.М.Шнеерова и бывшего секретаря Учредительного собрания, в эмиграции одного из редакторов парижских «Современных записок» М.В.Вишняка, находящиеся в Гуверовском архиве. В фонде Шнеерова находится рукопись его неопубликованных воспоминаний, а также переписка с В.М.Зензиновым, в которой затрагиваются некоторые темные стороны азефовской истории.

Нами использовались также документы, находящиеся среди бумаг историка и коллекционера С.Г.Сватикова. Часть из них находится в собрании Николаевского, другая — в личном собрании Сватикова в Бахметьевском архиве Колумбийского университета (Нью-Йорк, США).

В конце XIX — начале XX в. выдающимся философом и социологом Максом Вебером были разработаны принципы теории социального действия, исходящей из субъективной осмысленности поведения индивида.

Принципы, применение которых при изучении российской истории интересующего нас периода, является, на наш взгляд, весьма плодотворным.

Разъясняя смысл «понимающей» социологии (а социология, по Веберу, как и история, изучает поведение индивида или группы индивидов), Вебер писал: «В поведении... людей ("внешнем" и "внутреннем") обнаруживается, как и в любом процессе, связи и регулярность. Только человеческому поведению присущи,

во всяком случае полностью, такие связи и регулярность, которые могут быть понятно истолкованы...

Специфически важным для понимающей социологии является прежде всего поведение, которое, во-первых, по субъективно предполагаемому действующим лицом смыслу соотнесено с поведением других людей, во-вторых, определено также этим его осмысленным соотнесением и, в-третьих, может быть, исходя из этого (субъективно) предполагаемого смысла, понятно объяснено»[48].

Полемизируя некогда с Эд.Майером по проблемам теории и методологии истории, Вебер соглашался с ним в одном: «методология всегда является лишь осознанием средств, оправдавших себя на практике»[49].

Автор настоящего исследования надеется, что средства, использованные им при подготовке работы, позволили, хотя бы отчасти, объяснить смысл «поведения» русских революционеров-террористов и содержания тех идей, которыми это «поведение» определялось.