Долгий '68: Радикальный протест и его враги

Эта книга посвящена «68-му», под которым я понимаю всю совокупность радикальных движений и восстаний конца 1960-х — начала 1970-х, а не просто события одного конкретного года. 68-й близок и далек одновременно. Песни той эпохи по-прежнему звучат в супермаркетах, а слоганы иногда всплывают в рекламе, но многие активисты той поры уже давно на пенсии; кстати, само получение пенсии часто оказывалось проблемой для тех, кто много лет провел за пределами установленной экономической системы. «Ветераны» (термин, который теперь уже не кажется настолько ироничным, каким он казался раньше) болезненно переживают то, как изменился мир. Проводя кастинг для фильма «Что-то в воздухе», посвященного событиям, связанным с 68-м, Оливье Ассайас был озадачен тем, что молодых актеров больше интересует одежда, нежели политика. По его словам, участников кастинга объединяла общая привязанность к одному и тому же гелю для волос^>1.

Целые горные хребты исчезли с политического ландшафта. Изображения председателя Мао сейчас в основном остались только на банкнотах. Распад Советского Союза стал настоящим потрясением как для ортодоксальных коммунистов, так и для троцкистских групп, которые различали друг друга в зависимости от того, по каким позициям они критиковали СССР. Рабочий класс, который когда-то интересовал левых студентов, изменился до неузнаваемости. Даниэль Рондо, копаясь в 1980-е в своем маоистском прошлом, встретил старого приятеля. Тот сказал ему, что возвращение в Париж в середине 1970-х, после того как их политическая группировка самораспустилась, по ощущениям напоминало «поход в музей». Сам Рондо вернулся в Лотарингию, индустриальную зону, где в начале 1970-х занимался политической агитацией. Но и эти края было не узнать — все старые заводы были снесены^>2. Посетитель Кентского университета, расположенного в окрестностях английского Кентербери, увидит те же самые корпуса 1960-х, разве что дополненные зданием колледжа, названного в честь Кейнса. Но кто сейчас поверит, что когда-то в здешней округе располагались угольные шахты и что кентские шахтеры были особенно боевиты в забастовках начала 1970-х?

Иногда период с середины 1960-х и до конца 1970-х выглядит просто дивным сном (или ночным кошмаром), от которого участники постепенно приходят в себя. Элеанор Штейн родилась в 1946 году. Она была дочерью коммунистов, а за ее родителями Федеральное бюро расследований следило с начала 1940-х, но на ранних этапах ее жизнь была вполне обычной. Когда она в 1964 году выходила замуж за Джону Раскина, жених был в строгом костюме, а пара танцевала под песню Beatles. Однако на фотографии, сделанной всего через пять лет, Элеанор запечатлена с прической афро и вскинутым вверх кулаком. Еще через пять лет Джона Раскин не знал, где находится его жена. Их брак рухнул, не выдержав бурных водоворотов сексуального и политического освобождения. Она была в бегах вместе с подпольщиками из группы «Синоптики» (Weather Underground) — пряталась в маленькой квартирке в Нью-Йорке и жила на одном рисе и вьетнамском рыбном соусе, который так полюбился радикалам. Она встречалась с Джеффом Джонсом, но, расставшись с ним, одна родила их общего сына, названного вьетнамским именем — в честь одного из партизанских командиров. Тем не менее к тому времени, когда ФБР вышло на ее след в 1981 году, Джефф и Элеанор снова воссоединились, проживая под чужими именами и воспитывая своего ребенка теми методами, которые любая молодая пара пятнадцать лет назад сочла бы вполне конвенциональными. Когда Элеанор вышла из тюрьмы, она вернулась в свою школу права, став со временем помощником судьи со специализацией в административном праве^>3.

Эта книга — попытка воссоздать мир, который появился в конце 1960-х и почти исчез к началу 1970-х годов. Определить «68-й» довольно сложно, и разнообразным подходам к этому вопросу я посвящаю следующую главу. Тем не менее несколько простых пунктов можно обозначить уже сейчас. Во-первых, я различаю просто «1968» и «долгий 68-й». Под первым я понимаю конкретный год, насыщенный событиями, а под вторым — множество движений и процессов, которые были связаны с 1968-м или достигли на тот момент своего пика, но активность которых не вмещается в рамки единственного календарного года. В основном меня интересуют события конца 1960-х — начала 1970-х, но иногда я обращаюсь и к более ранним или поздним вехам, особенно говоря об Америке. Кроме того, после 68-го его активные участники никуда не исчезли, а небольшая часть из них приобрела максимальное влияние ближе к концу XX века. Таким образом, 68-й растягивается на несколько десятилетий.

По крайней мере в одном важном аспекте мой подход может показаться странным и даже противоречащим фокусировке на «долгом 68-м». Дело в том, что на меня повлияли исследования французских историков, посвященные тому, что они называют «les années soixante-huit» — «шестьдесят восьмые годы». Под этим понимается нечто близкое тому, что я определяю как «долгий 68-й». Их усилия по «децентровке» интересующей нас даты сопровождаются попытками «децентрировать» и саму Францию того времени, подчеркивая роль провинций в противовес Парижу. Однако постепенно я сделал вывод о том, что подход, основанный на «шестьдесят восьмых годах», иногда более применим к другим странам, чем к самой Франции. К сожалению, некоторые важные аспекты французского опыта он вообще оставляет без внимания. Я вполне понимаю энтузиазм французских историков, стремящихся уйти от избитого взгляда, сфокусированного на столичном бульваре Сен-Мишель, и расширить диапазон своего анализа. С этим подходом отчасти связано и стремление отстоять важность 68-го вопреки тем, кто провозглашает его незначительным — и я поддерживаю это намерение. Тем не менее мне кажется, что французские историки пали жертвами собственной оригинальности и изощренности, поскольку в итоге они не уделяют достаточного внимания майско-июньским событиям в самой Франции и особенно в Париже, когда на демонстрации выходили десятки и сотни тысяч людей и почти десять миллионов рабочих участвовали в забастовках. Даже самые радикальные активисты 1970-х позже объясняли свои действия, ссылаясь на драму 68-го. Один из них вспоминал: «За месяц мы научились большему, чем они [учителя] дали нам за семь лет»