Терроризм в российском освободительном движении - [82]
«Чтобы развить классовое самосознание трудового люда, — заключал Ефимов, — мы должны пропагандировать не "безмотивный террор", не "швыряние бомб в анонимную толпу", а классовую борьбу, борьбу на экономической почве за конкретно выставленные требования — за ясный, всем понятный идеал. Мы должны помнить, что индивидуальный террор не самое важное средство нашей борьбы, ибо он не в состоянии избавить нас от окружающего общества, а что он только облегчает нашу борьбу, очищает путь от препятствий...»[565]
Автор другой статьи, опубликованной на страницах «Буревестника» и специально посвященной террору, вступил в полемику с Ефимовым. Он отстаивал прежде всего агитационное значение террора и не соглашался с тем преимущественно «педагогическим» воздействием терроризма на буржуазию посредством «изъятия из обращения» наиболее вредных ее представителей, которое приписывал ему Ефимов. Автор статьи «О терроре» был также менее строг к «безмотивному» террору, полагая, что большее значение имеет обстановка, в которой был осуществлен террористический акт, нежели его конкретный объект. Если в городе все спокойно, то любой, даже самый обоснованный теракт вряд ли будет иметь большой резонанс; если же город охвачен волнениями рабочих, то не исключено, что и «безмотивный» теракт сыграет положительную роль. Следовательно, вопрос целесообразности (а именно целесообразность автор считал «критерием оценки террористических актов») определяется не «мотивностью» или «безмотивностью», а своевременностью теракта.
Главным в деле террора автор считал организованность, которая и позволит добиться наибольшей его целесообразности. Он критиковал вакханалию непродуманных терактов и «бессмысленных экспроприации», способствовавших только деморализации и дискредитации анархистов. В терроризме в эпоху 1905 г. многие видели «архимедову точку опоры», тогда как он составляет лишь одну из «частей нашей работы» и «не менее настойчиво требует организации»[566].
Любопытно, что в этом же номере «Буревестника» можно было найти статью, трактующую терроризм с точки зрения, противоположной целесообразности — с точки зрения этики. Террористический акт, как «вытекающий из высших социально-моральных чувств», провозглашался «высшим моральным актом». «Террористический акт, — пояснял автор статьи «Этика террора», — вытекает из чувства солидарности страданий всех против современного строя; он есть отклик чувствительной морально-утонченной души цельного индивида. Он есть самое широкое человеческое чувство ко всем страдающим, выливающееся в активную ненависть всяких тиранов. Любить — недостаточно, — нужно уметь еще ненавидеть, и ненависть зла, ненависть насилия, ненависть власти и всех ее защитников есть еще более социально-полезное чувство, еще более моральное чувство, чем любовь»[567].
Надо, однако, иметь в виду, что, критикуя тактику «безмотивного» террора, мелких экспроприации, нередко перераставших в обычный бандитизм, анархисты-синдикалисты не отрицали терроризм как таковой; они по-другому видели его место в системе борьбы против существующего строя. Терроризм должен был способствовать успеху борьбы рабочего класса за свои интересы, включая профессиональные, служить задачам пропаганды. Теория не расходилась с практикой. В 1906 г. в Одессе участники группы «южно-русских анархистов-синдикалистов «Новый мир» в период забастовки портовых рабочих убили капитанов двух пароходов, а также взорвали океанское судно «Григорий Мерк». Синдикалисты приняли также участие в ограблении Одесского отделения «Международного банка»[568].
Критика синдикалистами «безмотивного» террора ни в малейшей степени не повлияла на его адептов. «Бунтарь» в специальной теоретической статье разъяснял, что антибуржуазный террор (т.е., по сути, «безмотивный») есть высшая форма экономического террора. Если оружие террора будет направлено только против наиболее жестоких представителей господствующего класса, это может притупить классовое чувство: «разбивается вдребезги живая идея класса, принижается и душится живое чувство ненависти ко всему эксплуататорскому классу». Разумеется, для усвоения смысла террора, необходимо, чтобы «душа двигалась и волновалась». Поэтому террор нуждается в «словесном истолковании» и в соответствующей пропагандистской подготовке. «Террор, — вдохновенно писал автор статьи, — предполагает за собой подъем человека, его перерождение, он акт творения нового человека»[569].
Практически все анархистские течения признавали террористическую тактику и обосновывали ее тем или иным, нередко довольно сходным, образом. Особенностью анархистских террористических теорий было то, что это были «идеи прямого действия». Как точно подметил И.Генкин, «для психологии анархистов, по крайней мере, большинства их, любопытно... отсутствиє расхождения между словом и делом, а также отсутствие границ между, если можно так выразиться, «властью» законодательной и исполнительной. Если, напр., кто-нибудь теоретически признавал террор и экспроприации, то он же сам практически и участвовал в их совершении, какой бы высокий «ранг» он ни занимал среди членов группы, — черта, которую не всегда отметишь в отношении социалистов»
