Терроризм в российском освободительном движении - [61]

Партийные публицисты не могли этого не понимать. Но, увы, эти «распыленные» акты «единичных выступлений» оказывались едва ли не единственным зримым проявлением активности масс. И в очередной статье центрального партийного органа, после оговорок, что среди этих единичных выступлений акты «заслуживающие высокого имени «политического терроризма» являются меньшинством» и что «стихийный терроризм бессилен на крупные дела и фатально направляется по линии наименьшего сопротивления, вырождаясь в экспроприаторство и на этой скользкой почве смешиваясь с чистокровным и беспринципным хулиганством», все эти «бесчисленные акты убийств, экспроприации, деревенских поджогов, проявлений личной и групповой ненависти» признавались ничем иным, как свидетельством невозможности для массы не бороться с оружием в руках, невозможности для нее нормальной жизни[435].

Эсеры недооценили те реальные изменения, которые произошли в жизни страны после революции. При всей ограниченности вынужденных (в том числе и под давлением террористов) реформ Россия была уже во многом другой страной; общество, получив хотя и довольно ограниченные, но вполне реальные возможности участия в политической жизни страны, стремилось использовать и сохранить то, что было завоевано. Кадетский лозунг «бережения Думы» означал отказ от поддержки левого экстремизма; опасность слева для новых политических институтов страны теперь была не меньше, чем справа. Либеральное общество и часть либеральной бюрократии делали ставку на эволюцию. Они стремились найти средний путь между реакцией и революцией.

Эсеры в существование этого среднего пути не верили. «Среднего пути нет, — утверждалось в одной из статей "Знамени труда", — в России немыслимо превращение самодержавия в конституционную монархию, как было в Австрии или Пруссии... Русское правительство будет уничтожать, пока его не уничтожат. От русского самодержавия возможен переход либо к республике, либо к дагомейскому режиму»[436]. Истории было угодно поставить эксперимент уничтожения русского правительства революционным путем; переход к республике был совершен; оказалось, что это лишь ступень к «дагомейскому режиму».

Эсеры, как и другие профессиональные революционеры, оказались по существу в положении маргиналов. Численность партии резко сократилась; средств не хватало; массового движения ни в рабочем классе, ни среди крестьянства не наблюдалось. Реально опять можно было говорить лишь о терроре; и то лишь говорить — ни одного сколько-нибудь значимого террористического акта партии осуществить после 1907 г. не удалось.

Полемизируя с «Революционной мыслью», газетой, отражавшей воззрения крайне левых в партии социалистов-революционеров[437], считавших единственным средством политического освобождения России террор, партийный «официоз» писал, что это мнение «нам кажется преувеличением». Шансы революции могут изменить в благоприятную сторону и осложнения в международных отношениях[438], к взрыву может привести и прогрессирующее обеднение масс. «И что именно сыграет определяющую роль в неизбежном возрождении революционного движения, предсказать в настоящее время невозможно».

Однако все эти факторы лежат вне сферы воздействия партии. Лишь один фактор, способный изменить политическое положение в России в благоприятную для революции сторону, находится до известной степени во власти партии: «Это центральный террор. И составляя план своей деятельности, распределяя свои силы и средства между различными ее отраслями, партия не может не выдвигать на одно из первых мест организацию центрального террора»[439]. Таким образом, критикуя «Революционную мысль», «Знамя труда» фактически признавало, что ничего нового оно также предложить не может; центральный террор вновь ставился в порядок дня, несмотря на постоянные неудачи террористов и явное отсутствие моральной и, следовательно, материальной поддержки со стороны общества. Эсеровская тактическая мысль шла по кругу; партийные идеологи оказались не в состоянии оценить происшедшие в стране перемены.

Характерно, что до разоблачения Азефа даже лидер правого крыла партии Н.Д.Авксентьев, выступая с содокладом от меньшинства на 1-й общепартийной конференции в Лондоне (август 1908 г.) предлагал отказаться от тактики боевой подготовки масс и «частичных боевых выступлений» и сосредоточиться на двух направлениях: пропагандистско-организационной работе и... центральном терроре. Святая святых трогать все еще не решались. Самым животрепещущим, по воспоминаниям В.Н.Фигнер, на конференции был вопрос о нападении на «центр центров», то есть, о цареубийстве[440].

Однако в конце этого же года партию ждал сокрушительный удар; глава Боевой организации, руководивший подготовкой двух самых громких ее террористических актов, Е.Ф.Азеф, был разоблачен как платный агент полиции[441]. Разоблачение Азефа довершило дискредитацию терроризма в глазах общества, начало которому положило вырождение его «на местах» в убийство «мелких сошек» и экспроприаторство. Серьезные сомнения в универсальности этого способа борьбы возникли и в партии.