Терроризм смертников. Проблемы научно-философского осмысления (на материале радикального ислама) - [85]
Оговорка идеологов мученических операций о том, что смерть будущего «шахида» отнюдь не столь несомненна, имеет свой резон и может быть принята даже с «профанной» точки зрения. Казалось бы, террорист-смертник, опоясывающий себя взрывчаткой и приводящий в действие детонатор, однозначно обречен на гибель. Эмпирический опыт часто свидетельствует, что действия с гораздо меньшей степенью риска могут привести к летальному исходу. Это относится к экстремальному спорту, работе взрывотехника и некоторым другим видам деятельности. Здесь же человек сознательно осуществляет действия, которые не просто крайне опасны, но напрямую ведут к собственной гибели: он собственноручно надевает на себя «пояс шахида» и нажимает на кнопку детонатора. С другой стороны, можем ли мы назвать такую ситуацию, в которой бы человек был полностью уверен в последствиях собственного поступка? Действительность более сложна и непредсказуема, чем все возможные человеческие прогнозы. В исключительных случаях даже террорист-смертник может выжить, не причинив себе особого вреда, если ему была уготована иная судьба. Иногда бывает и так, что непредвиденное обстоятельство или случайный фактор меняют всю цепь необходимых причин и прогнозируемых следствий, в корне нарушая ожидаемый ход событий. В случае террориста-смертника случайностью может стать некачественность взрывчатки, неисправность детонатора взрывного устройства, своевременный арест террориста спецслужбами или полицией. В конце концов сам он может изменить свое решение взорваться в последний момент перед атакой. Впрочем, последнее не связано с объективными, не зависящими от человека обстоятельствами, наоборот, входит в сферу его свободной воли и нравственной ответственности, поэтому идеологи атак смертников вычеркнули бы этот пункт из нашего списка непредвиденных условий. Но и оставшихся случайных факторов вполне достаточно для расшатывания нашей былой непоколебимой уверенности в строго детерминистическую связь между действиями террориста и их последствиями. Эту непредсказуемость итогов атаки террориста-смертника можно даже проиллюстрировать на конкретных примерах из истории чеченского терроризма.
В феврале 2002 года юная Зарема Инаркаева (под принуждением и посредством обмана), посланная в здание РОВД Заводского района г. Грозного со взрывным устройством, сокрытым в сумочке, имела все шансы войти в список чеченских террористов-смертников, но вместо этого чудом выжила. Бомба (приводившаяся в действие дистанционно) оказалась некачественной и по каким-то причинам преждевременно детонировала лишь в области самого взрывателя. Никто не пострадал, кроме самой девушки, которая отделалась лишь ранением.
Другую чеченскую смертницу Зарему Мужахоеву (гражданку Ингушетии) постигла похожая неудача в осуществлении взрыва у кафе «Моп Cafe» в центре Москвы. На этот раз девушка не только знала о цели миссии, но и, по всей видимости, была настроена вполне решительно. Взрывное устройство, которое было спрятано в дамской спортивной сумочке, не сработало из-за неисправности, несмотря на неоднократные попытки привести его в действие, что сама Зарема в более поздних показаниях следствию отрицала. Странное поведение Мужахоевой вызвало подозрение у работников службы безопасности заведения, что привело к ее скорому аресту.
В том же 2003 году на рок-фестивале в Тушино взорвались две смертницы. Хотя они проходили совместную тренировку и несли на себе одинаковую взрывчатку, первую террористку по технической причине постигла неудача, взрыв оказался маломощный и унес с собой лишь жизнь самой смертницы[407], вторая же успешно завершила свою миссию, принеся страдания и смерть десяткам людей.
На примере подобных историй мы можем убедиться в том, что в исключительных случаях даже исход тщательно спланированной террористической операции, где исполнитель обязан принести себя в жертву, не столь однозначен. Разница между «профанной» и богословской оценкой ситуации заключается в том, что вторая приписывает факторы, считающиеся первой случайностями, к сфере Божественного вмешательства в жизнь человека. Вычеркивание внешних обстоятельств из сферы компетенции человека вряд ли снимает нравственную ответственность с потенциального смертника. Его желание гибели врагу ценой собственной жизни все же формально приравнивает его к самоубийце. Поэтому аргумент с логической точки зрения обладает погрешностью. С другой стороны, богословское разъяснение отличий между боевой операцией «мученика», жертвующего жизнью, и самоубийцы (прекращающего только течение собственной жизни) в свете учения о предопределении наводит нас на более обширную тему внутреннего духовного мира террориста-смертника и особенностей субъективного восприятия его участия в операции, а также сопряженных с ней нравственных и психологических переживаний, что, в свою очередь, тесно переплетено с культивируемым исламом типом духовности. Если обсуждение проблемы терроризма смертников в среде мусульманских богословов идет в аспекте формально-юридическом, скорее по вопросу о соответствии деяния букве шариатских предписаний, перед самими организаторами, идеологами и в особенности исполнителями акций самопожертвования могут вставать не менее важные вопросы иного, этического характера.
Новая книга В. К. Шохина, известного российского индолога и философа религии, одного из ведущих отечественных специалистов в области философии религии, может рассматриваться как завершающая часть трилогии по философской теологии (предыдущие монографии: «Философская теология: дизайнерские фасеты». М., 2016 и «Философская теология: канон и вариативность». СПб., 2018). На сей раз читатель имеет в руках собрание эссеистических текстов, распределяемых по нескольким разделам. В раздел «Методологика» вошли тексты, посвященные соотношению философской теологии с другими форматами рациональной теологии (аналитическая философия религии, естественная теология, фундаментальная теология) и осмыслению границ компетенций разума в христианской вере.
После распада Советского Союза страны бывшего социалистического лагеря вступили в новую историческую эпоху. Эйфория от краха тоталитарных режимов побудила исследователей 1990-х годов описывать будущую траекторию развития этих стран в терминах либеральной демократии, но вскоре выяснилось, что политическая реальность не оправдала всеобщих надежд на ускоренную демократизацию региона. Ситуация транзита породила режимы, которые невозможно однозначно категоризировать с помощью традиционного либерального дискурса.
Серия «Фигуры Философии» – это библиотека интеллектуальной литературы, где представлены наиболее значимые мыслители XX–XXI веков, оказавшие колоссальное влияние на различные дискурсы современности. Книги серии – способ освоиться и сориентироваться в актуальном интеллектуальном пространстве. Неподражаемый Славой Жижек устраивает читателю захватывающее путешествие по Событию – одному из центральных концептов современной философии. Эта книга Жижека, как и всегда, полна всевозможных культурных отсылок, в том числе к современному кинематографу, пестрит фирменными анекдотами на грани – или за гранью – приличия, погружена в историко-философский конекст и – при всей легкости изложения – глубока и проницательна.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919), самый парадоксальный, бездонный и неожиданный русский мыслитель и литератор. Он широко известен как писатель, автор статей о судьбах России, о крупнейших русских философах, деятелях культуры. В настоящем сборнике представлены наиболее значительные его работы о Ф. Достоевском, К. Леонтьеве, Вл. Соловьеве, Н. Бердяеве, П. Флоренском и других русских мыслителях, их религиозно-философских, социальных и эстетических воззрениях.
Энди Мерифилд вдыхает новую жизнь в марксистскую теорию. Книга представляет марксизм, выходящий за рамки дебатов о классе, роли государства и диктатуре пролетариата. Избегая формалистской критики, Мерифилд выступает за пересмотр марксизма и его потенциала, применяя к марксистскому мышлению ранее неисследованные подходы. Это позволяет открыть новые – жизненно важные – пути развития политического активизма и дебатов. Читателю открывается марксизм XXI века, который впечатляет новыми возможностями для политической деятельности.
Профессор Тель-Авивского университета Биньямин Файн – ученый-физик, автор многих монографий и статей. В последнее время он посвятил себя исследованиям в области, наиболее существенной для нашего понимания мира, – в области взаимоотношений Торы и науки. В этой книге автор исследует атеистическое, материалистическое, светское мировоззрение в сопоставлении его с теоцентризмом. Глубоко анализируя основы и аксиомы светского мировоззрения, автор доказывает его ограниченность, поскольку оно видит в многообразии форм живых существ, в человеческом обществе, в экономике, в искусстве, в эмоциональной жизни результат влияния лишь одного фактора: материи и ее движения.