Территория моей любви - [32]

Есть такое слово – обожание. Вот это самое обожание и боготворение есть единственно правильное, истинно русское, российское, взаимоотношение между детьми и родителями.

Извиняюсь ли я порой перед детьми? Да. Я это делаю с наслаждением, когда бываю неправ, а самое главное, я знаю, насколько им важно, что я извинился.

Мои дети пели в церковном хоре. Младшая пятилетняя дочь на вопрос, что самое важное в жизни, отвечала: «Терпение», а что самое трудное: «Богу молиться».

Это действительно труд – большой, требующий огромных усилий.

Со Степаном – моим сыном и Насти Вертинской – ситуация была сложнее.

Был даже момент, когда Степина жизнь могла повернуть не в ту сторону, обернуться крупными неприятностями. Он вдруг почувствовал себя одиноким, заброшенным родителями, никому не нужным. И понеслось по полной программе: «Ну и пусть я плохой, а вы разве лучше?» Дескать, назло мамке отморожу себе уши… Дальше – больше: «Кто ты, собственно, такой, чтобы мною командовать? Что хочу, то и делаю. У тебя есть Тема, Аня, им приказывай!»

Если бы жили вместе, я знал бы, что ответить. В семье все саморегулируется, приходит в некое соответствие. В случае со Степой я ощущал себя дискомфортно. Ну хорошо, щелкну сына по носу, одерну, поставлю на место. И чего я добьюсь, показав, кто тут хозяин? Как ни крути, это не его дом. Уйдет, унеся обиду.

Я посчитал, что не вправе так поступать, пока Степа не переехал ко мне. Это стало его собственным решением, ему было тогда лет двенадцать.

За вечерним столом на даче на Николиной Горе. Начало 1990‑х.

Таня к Степе привыкала с трудом. На мой взгляд, абсолютно нормальная женская реакция. Мать кружит над своими детенышами и не подпускает чужих…

Когда Степана призвали в армию, а была возможность оставить его в Москве, отдать в кавалерийский полк под Москвой, в ансамбль и прочее, то я, используя свое влияние, попросил тогдашнего начальника погранвойск отправить его на Дальний Восток, в пограничный флот. Делал я это совершенно осознанно, ломая себя как отец, но я знал по себе, что человек, который хочет жить в этой стране, должен иметь иммунитет. И разницу между жизнью в Москве и на Дальнем Востоке он должен кожей ощущать и сам делать выводы из этого.

Помню, как порадовался, когда стал получать от него письма, в которых было видно, насколько он внутренне меняется. Помню, как он умолял меня еще до армии купить ему двухкассетный «Шарп». Тогда эти магнитофоны появились в комиссионках, их привозили спортсмены и артисты на продажу, это был самый ходовой товар, приносящий реальную выгоду в размере чуть ли не в двести процентов. Тогда мода ходить с двухкассетным «Шарпом» по улицам или сидеть на лавочке в парке сменила моду гулять с включенным транзистором «Спидола». Но в одном из первых же писем Степана из армии было написано: «Ты знаешь, я неожиданно понял, что шерстяные носки бывают важнее, чем двухкассетный «Шарп».

Степан Михалков. 2000‑е гг.

Это был очень важный перелом в его жизни. Я учил моих детей так, как меня учили мои родители: никогда не судить о своей жизни по жизни тех, кто живет лучше, а сравнивать ее с жизнью людей, которым хуже. А таких гораздо больше. Кстати говоря, когда ты рассматриваешь какую бы то ни было жизненную ситуацию в поисках выхода из нее, очень помогает на секунду остановиться и сравнить проблему, стоящую перед тобой, с проблемой, которую пытается разрешить человек, живущий рядом в совершенно иных условиях, нежели ты. Тогда очень много проблем отпадает.

Думаю, что человека из Степана сделали именно эти три года. Он вернулся совершенно другим, причем «неполоманным», нормально «оттрубил» от звонка до звонка. Думаю, что этим я помог ему больше, чем если бы позволил протанцевать годик в военном ансамбле, потом бы его комиссовали, и поступил бы он «куда-нибудь».

Моей задачей с самого начала было научить детей решать проблемы самостоятельно. Появление мое рядом должно быть вызвано абсолютной необходимостью. Но здесь очень важно не опоздать – не проглядеть тот момент, когда ты действительно нужен.

Никита Михалков с дочерью Надей

Удивительная вещь, как правило, маленькие дети в семье очень часто выясняют отношения, пытаются подавить один другого, ябедничают, жалуются друг на друга – и это в раннем возрасте нормально. Самое главное, чтобы в каких-то пограничных ситуациях их братско-сестринские отношения приобретали совершенно другой, глубинный смысл.

Я помню, как Аня провинилась. Ей было лет пять или шесть, а Теме соответственно на два года меньше. Я накричал на Аню. Она стояла посреди комнаты, молча плакала и смотрела на меня с укоризной и обидой.

Вошедший в комнату Тема вдруг развернулся и ушел. Меня это удивило: я пошел за ним. И долго не мог его нигде найти. Наконец обнаружил его в детской, где он лежал, повернувшись лицом к стенке. Я подошел к нему, спросил:

– Что случилось?

На что он мне отчетливо ответил:

– Я маленький, ничего не понимаю и плохо говорю.

Он отказался со мной общаться вот в такой форме. Наверное, он боялся заступиться за старшую сестру, но протест свой выразил с потрясающей точностью. Смысл его послания был таков: «Я не могу тебя исправить, я не могу поступать, как ты, но мое право с тобой не общаться, если я вижу, что ты не прав». Это тоже меня многому научило.